Джон Фаулз - Дэниел Мартин

Теперь и они занялись тем же, ногами сбивая стебли в сторону, затаптывая твердые черенки, пока среди зеленых стен не образовалась «комнатка» – примерно шесть шагов на четыре. Нэнси бросила на землю жакет и опустилась на колени. Он опустился рядом, к ней лицом, и они по-настоящему поцеловались, тесно обнявшись, стоя на коленях друг перед другом, кощунственно повторяя утреннее коленопреклонение в церкви. Потом Нэнси расстелила жакет и улеглась на бок. Дэн лег рядом и снова отыскал ее вымазанные кармином губы. Чуть погодя он осмелился положить правое колено на ее ногу. Она слегка откинулась на спину, так что ему пришлось еще поближе придвинуться; вдруг она дернулась от боли: обоим пришлось сесть, поднять жакет с травы и придавить непокорный обломок папоротника. Но она позволила Дэну лечь, как раньше – наполовину накрыв ее телом. Она стала совсем пассивной, просто лежала, позволяя целовать себя – щеки, глаза, шею под подбородком; потом вдруг оживилась, принялась учить его «ресничным поцелуям», «телячьим поцелуйчикам», «поцелуям ящерки» – быстрым прикосновениям языка к его щеке. И солнце, и зной, и жужжание мух над папоротниками, и похожий на мяуканье крик канюка с такой высоты, что и не увидать, и тенистая прохлада в глубине стоящих стеной папоротниковых зарослей – все это было восхитительно, если бы только не вздувшаяся, прижатая к ее бедру, готовая вот-вот взорваться его несчастная плоть. Он уже чувствовал там влагу, он не знал, что же теперь делать. Он вдруг резко отстранился, сел и молча взмолился о том, чтобы сдержаться.

– Что случилось?

Он помотал головой. Нэнси села рядом.

– Дэнни?

Он опять помотал головой. (По какой-то загадочной причине в ее устах ненавистное «Дэнни» вовсе его не раздражало.)

– Дэнни, скажи мне, что не так?

Он чуть наклонился вперед.

– Ничего. Сейчас пройдет. Только не трогай меня.. Пожалуйста, – добавил он.

Она снова легла, опершись на локоть, отвернулась. Воцарилось тяжкое молчание.

– Так и знала – ты меня совсем не любишь.

– Нет, люблю.

– Только и думаешь, как бы…

– Что – как бы?

– Ты сам знаешь.

– Что же я могу поделать? Я и так стараюсь. Молчание.

– Это получается, когда мы целуемся? Он кивнул.

– Тогда больше не будем целоваться.

– Ну это уж… – Опять молчание.

– Эх вы, мальчишки. – Он не прореагировал. – Нам ведь тоже не лучше. Только мы из этого ничего такого не устраиваем.

У него не нашлось слов, чтобы возразить ей, сказать, что у девчонок такого просто не может быть. Ведь им по крайней мере легко скрыть то, что они чувствуют.

– Пожалуйста, не сердись на меня.

– Я хочу, чтоб мы только целовались. И все.

– Я понимаю.

– Мне ведь только шестнадцать.

Тон был такой, будто она на несколько лет его младше, а ведь на самом деле она была старше на целых два месяца.

– Честное слово, я ничего с этим поделать не могу.

Он чувствовал себя уже лучше, вздутие благополучно опало, но теперь он взглянуть на нее не смел. Оба молча ждали, точно чужие. Потом она тихонько сказала:

– Ты-то по крайней мере представлений не устраиваешь из-за этого. И то хлеб.

Тон был неприязненный, но он различил в нем намек на прощение и к тому же некую утешительную информацию. Похоже, У Других ребят те же проблемы.

– А что, он…

– Урод противный. – Она добавила сердито, почти с ненавистью: – Отворотясь не наглядишься.

– С чего это?

– Я не могу тебе сказать.

– Я никому не скажу.

Она избегала его взгляда, по-прежнему опираясь на локоть; полуотвернувшись, отрицательно покачала головой.

– Ты поэтому сказала, чтоб он убирался?

– Может – да, а может – нет.

Дэниел тоже прилег, опершись на локоть, спиной к Нэнси.

– Я никогда ничего такого не сделаю. Я тебя люблю.

– Так ты ж не знаешь что.

– Могу догадаться.

– Не хочу об этом разговаривать. – Помолчав, она сказала: – И все равно. Откуда ему чего знать. Он же в частных школах не обучался.

Кошмар какой-то. В жизни ему этих девчонок не понять. Хоть тыщу лет проживи. Молчание становилось невыносимым.

– Нэнси?

– Ну?

– Мне ужасно жаль, что ты на меня сердишься. Несколько мгновений она молчала, потом он почувствовал ее руку на своем плече, и Нэнси мягко повернула его к себе лицом. С минуту она молча смотрела ему в глаза, потом неожиданно прильнула к нему, поцеловала в щеку и снова отстранилась. Но он обхватил ее рукой и притянул к себе. Снова они лежали бок о бок, касаясь друг друга. Сонатная форма – da capo 289, правда, теперь она не так плотно прижималась к нему, а он больше не пытался оказаться сверху. Некоторое время спустя они легли, чуть отстранившись, лицом друг к другу, глаза в глаза, забыв о размолвке: загадка любви, влечения, пола, эта новая, странная близость, совсем отдельно от семьи, от прошлого, от друзей. Рука его лежала у нее на талии, и он снова ощущал ладонью обнаженную кожу; очень осторожно он подвинул руку повыше, провел ладонью по голой коже спины. Нэнси прикрыла глаза. Дэниел нащупал ложбинку, тихонько провел пальцами по позвонкам. Она поежилась, но глаз не открыла. Он гладил ее спину наверху, под кофточкой, теперь уже вся его рука, не только ладонь, но и внутренняя часть предплечья ощущала ее кожу, плавный изгиб бедра, ее миниатюрность. Его пальцы нащупали узкую полоску ткани. Нэнси открыла глаза, заговорила по-деревенски:

– Ох, да ты похужей Билла будешь.

Но сама едва сдерживала улыбку, в глубине глаз светились смешинки.

– Какая у тебя кожа гладкая.

Он провел рукой вдоль узкой полоски, туда, где, вытянутая вдоль бока, лежала ее рука. Нэнси позволила его пальцам пробраться ей под мышку и плотно прижала их там.

– Ну, пожалуйста.

– Ты обещал, что хорошо будешь вести.

– Я и веду себя хорошо.

– Ничего подобного.

– Ну пожалуйста.

– Это грешно.

– Ну, Нэнси.

– Не хочу.

– Ну позволь. Я только потрогаю.

– Зачем?

– Просто мне так хочется.

– Да ты опять что-нибудь такое устроишь.

– Не устрою. Ну пожалуйста.

Она долго и пристально смотрела на него. Потом сказала:

– Глаза закрой.

Он почувствовал, что она села, приподняла его руку – ладонь его проникла под кофточку глубже. Последовало быстрое движение, и Нэнси снова легла рядом с ним. Он открыл глаза, но теперь ее глаза были закрыты. Его ладонь двигалась вверх вдоль ее бока; добравшись до узкой полоски, конец которой теперь свисал свободно, ладонь двинулась дальше – вперед и вниз, и Дэн ощутил под пальцами нежную округлость, прикрытую свободно лежащей полотняной чашечкой. И опять – это была мечта, грезы наяву: просто буквально сбывались десятки тысяч его давних грез. Его пальцы касались тайны тайн, свершилось то, что он столько раз воображал и что казалось недостижимым: под его пальцами твердел ее сосок. Нэнси лежала совершенно неподвижно. Он накрыл маленькую грудь чашей ладони, ощущая шелковистость кожи, нежность плоти, ее упругую округлость.