Джон Фаулз - Дэниел Мартин

Я же тем временем нашел убежище в Китченере: перечитал то, что было написано до сегодняшнего дня, выдернул одну из черновых сцен и переписал ее начисто; разглядел возможность использовать обратные кадры внутри одной из ретроспекций и еще одну ретроспекцию внутри этих обратных кадров: прием китайской шкатулки, но с большими возможностями. Потом заставил себя решить проблему – как втиснуть Керзона и Индию – семилетний период! – в двадцать минут экранного времени. Восемь часов спустя, около полуночи, проблема все еще не была решена, но я уже знал, на чем следует сосредоточить силы. В Индии Керзон и Китченер были словно два носорога; непомерные, маниакальные личные амбиции каждого удовлетворялись путем двурушничества по отношению друг к другу, в постоянных столкновениях. Показать драматические удары мощных рогов друг о друга не представляло трудности; гораздо труднее было передать то, с каким рвением оба нажимали на правительственные пружины на родине. Однако к тому времени, как я улегся в постель, мне казалось, что я нашел выход. Время от времени я подумывал о том, что же происходит сейчас в квартире у Роз, и вполуха прислушивался, не зазвонит ли телефон. Но на самом деле звонка я не ждал, уверенный, что мои собственные уловки, сочетавшие в себе и хитрость и прямоту, не возымели успеха и что Джейн – не тот человек, чтобы следовать чужой воле, пусть даже и воле собственной дочери.

Прежде чем мне удалось разгадать эту тайну, возникла новая. Телефон все-таки зазвонил, правда, в семь часов на следующее утро, во вторник. Я спал, но Фиби уже встала, так что взяла трубку и разбудила меня. Звонила Дженни. Ее второй «вклад» пришел в Лондон дня три-четыре назад, мы успели его обсудить. Сейчас она была в Бель-Эре, в «Хижине», собиралась лечь спать. Как и Роз, она хотела знать, как прошли выходные, каково это – снова вернуться в Торнкум, который теперь час, какая у нас погода… я начал подозревать, что за всем этим кроется что-то совершенно иное. Наступило молчание.

– Что-нибудь не так?

– Да.

Снова – молчание.

– Дженни?

– Если бы ты не ответил, я вылетела бы в Лондон первым же самолетом.

– Господи, да что же произошло?

– Не знаю, как и сказать.

– Что-нибудь на студии?

– Нет, дело в нас. Не в работе.

– Ты должна мне все сказать.

– Я что-то написала.

Я облегченно вздохнул, даже улыбнулся про себя.

– А я уж подумал, что речь по меньшей мере идет об оргии в Малибу.

– О Боже! Почему ты так сказал?

– Да ладно тебе! Ты прекрасно пишешь. Мне нравится. И я не обижаюсь на сермяжную правду.

– Ну на этот раз это вовсе не про тебя. И это все неправда. Ты не должен верить ни одному слову.

– Тогда в чем дело?

– Я отправила письма сегодня утром. Писала все выходные. – И добавила с силой: – Обещай, что не поверишь!

Чувствуя себя неловко, Дэн глянул в сторону кухни. Дверь была приоткрыта, и радио, которое обычно слушала Фиби, не было включено.

– Я верю всему, что ты пишешь. Снова воцарилось молчание.

– Ты не понимаешь. И не дразнись.

– Ну тогда я не верю ни одному написанному тобой слову.

– Я хочу, чтобы ты сжег его, не распечатав. – Я промолчал. – У меня сейчас лунный период. Я немного не в себе. Пытаюсь уговорить себя, что ты мне не нужен.

– Может, все-таки что-то на работе не в порядке?

– Пожалуйста, обещай его сжечь. Не распечатав. Наконец что-то в ее голосе, в частых паузах, смене интонаций заставило меня догадаться.

– Ты что, накурилась, Дженни?

– Я чувствую себя такой несчастной.

– Но ведь это не поможет.

– Знаю. – Она помолчала. – Это все выдумки. Я все сочинила.

– А Милдред дома?

– Мне не нужна Милдред. Мне нужен ты.

– Я думал, мы договорились… – Я собирался сказать что-то про «накурилась», но она перебила:

– Обещай, что сожжешь. Клянусь, это все неправда.

– Тогда – ничего страшного.

– Я сегодня в полном раздрыге. Ни о чем думать не могла. Реплики забывала. И зачем только я его отправила!

– Тебе нужно успокоиться.

Она опять долго молчала. Потом сказала напряженным, более официальным тоном:

– Тебе хорошо там? В твоем сереньком домике на английском западе?

– Видел сегодня первые примулы. Жалел, что тебя здесь нет.

– Пошел ты к черту.

– Почему вдруг?

– Твое знаменитое воображение на этот раз тебя подвело. Ты не представляешь, что примулы тут кажутся пришельцами с иных планет.

– Только кажутся.

– Дэн, я не хочу больше участвовать в этих кошмарных мудацких играх.

Такие выражения в ее языке встречались очень редко.

– Я очень хочу, чтобы ты спустилась в большой дом и поговорила с Милдред.

– Да я в порядке. – Она помолчала. – Мне просто стыдно.

– Тебе не следует воспринимать все так уж всерьез. Меня, во всяком случае.

– Ну вот, теперь ты заговорил своим «успокой кинозвездочку» тоном.

– Именно это я сейчас и пытаюсь сделать.

Молчание на этот раз длилось так долго, что я в конце концов вынужден был окликнуть ее по имени.

– Я просто пыталась свободно мыслить. Получилось великолепно. Тебе придется поверить.

– Это требует перевода.

– Почему мне приходится столько лгать самой себе.

– Это – привилегия не только женской части человечества.

– Ты уверен, что живешь не на луне?

– О чем это ты?

И опять – молчание. Но вдруг ее голос зазвучал почти нормально:

– Скажи мне, на что ты сейчас смотришь, там, у тебя в доме. Назови хоть что-нибудь. – Я замешкался. – Ну пожалуйста.

– Я сейчас в двух шагах от кошмарной акварели, изображающей церковь моего отца и деревню. Художник – какая-то Элайза Гэлт. Датирована тысяча восемьсот шестьдесят четвертым годом. Думаю, это переделка религиозной гравюры. Там сверху надпись, в виде черной радуги на небесах: «Бог все видит».

– Звучит ужасно.

– Элайзе в ее небесах не хватило места, и «все видит» она написала как одно слово. «Бог все видит». Из-за этого я ее и купил.

– А я думала, ты презираешь дамское рукоделие.

– Только в тех случаях, когда оно мне не по душе.

– Ты так сказал, чтобы я знала свое место?

– Не будь слишком обидчивой.

– Я так боялась, что ты вот таким тоном и будешь со мной говорить.

– Я здесь пробыл всего каких-нибудь тридцать шесть часов и уже сто раз успел подумать: «А ей здесь понравится?»

– То, что я написала… это оттого, что на самом деле я тебя не знаю. Я только думаю, что знаю тебя.

– А ты уверена, что дело не в том, что ты и себя не всегда знаешь?

– И в этом тоже. – И сказала уже спокойнее: – Обещай его сжечь, когда получишь.

– Ладно.

– Я – та, у кого очень неплохо получаются письменные буквы.

– Помню-помню.

– Тогда поклянись.

– Уже поклялся.

– Положа руку на сердце?

– Вот ты и положи. Оно знаешь где? Где-то рядом с тобой. – Она молчала. – Теперь иди, ложись спать.