Джон Фаулз - Дэниел Мартин

– Но это же просто смешно!

– Я не оправдываю это свое чувство, Дэн. Это не было связано с тем, что я – женщина, а не мужчина… что бы я потом ни говорила. Просто я чувствовала, что он передал меня под опеку, возложил тяжкую ношу на плечи других, обременил мною их совесть.

– Для чего, собственно, другие и существуют. Если все это так и было.

– Думаю, это путешествие помогло мне понять, что в последние годы я не очень старалась улучшить отношения с Энтони. Собственно, поэтому я и плакала сегодня утром. А еще потому, что чувствую себя гораздо лучше. Менее истеричной. – Она снова бросила на него быстрый взгляд искоса. – Каким бы несправедливым требованием ни обременил тебя Энтони во время последнего разговора… а это ведь было фактически завещание… считай, что ты его выполнил.

– Оно не было несправедливым. Именно это я и пытался сейчас сказать. Я тоже стал кое-что осознавать за то время, что мы здесь, Джейн. В частности – сколько я утратил, потеряв вас обоих на долгие годы. Так что долг – обоюдный.

Она улыбнулась:

– Тебе бы дипломатом быть.

– Вовсе не собирался быть дипломатичным.

– Я считаю – мой долг значительно больше.

– Почему же?

Она ответила не прямо, как бы вернувшись к его словам, сказанным несколько раньше:

– Думаю, пора мне стать реально независимой. Вместо того чтобы искать опоры у добрых друзей и дочерей.

– А может, им нравится служить опорой?

– Это несправедливо по отношению к ним. И ко мне самой.

– Так что все это должно закончиться здесь? Иначе ты снова окажешься в заключении?

Она сказала:

– Я не очень хорошо выражаю свои мысли.

– Попытайся еще раз.

– Просто дело в том…

– В чем?

– В конечном счете действительно ли доброта – то, в чем я нуждаюсь? Доброту ли следует мне прописывать в качестве лекарства?

– Это что – одна из теорий твоей подруги-докторицы?

– В какой-то степени – да. Она очень верит в опору на собственные силы, особенно если женщина чем-то травмирована. Иногда становится даже агрессивной в этом вопросе. Но мне кажется, в чем-то она права.

– И следует опасаться всех мужчин вообще, а особенно – дары приносящих?

– Боюсь, впечатление создается неверное. Она вовсе не стремится пропагандировать это свое кредо. Гораздо больше стремится убедить человека не пугаться того, о чем свидетельствует его прошлое. Что если в прошлом существовал «неправый» мужчина, то следует искать там и «неправую» женщину.

– Ты советовалась с ней – ехать или не ехать?

– Не как с врачом. Как с подругой.

– И что же она сказала?

– Что мне пора научиться принимать решения самостоятельно. – Она покачала головой, будто это была не вся правда. – И что мне и правда необходимо кое от чего уйти.

Воцарилось молчание. За деревьями Дэн увидел французскую группу с их корабля, ведомую многоречивым гидом: они брели по главной тропе слева от скамьи; кое-кто поглядывал в ту сторону, где сидели Джейн с Дэном. Но Алэна с фотографом среди них, видимо, не было; не было и Королевы на барке с Кариссимо. Кратковременное соглашение было нарушено, иллюзия единения рассеялась. Дэн проговорил более легким тоном:

– Значит, мне надо научиться быть недобрым?

– Научиться понимать, – улыбнулась Джейн. – Ту, которая благодарна тебе гораздо в большей степени, чем умеет это выразить. – Он не ответил, и минутой позже Джейн сунула руки в карманы своего пиджака-пальто и продолжала: – Ты прожил такую полную жизнь, с моей не сравнить.

– Ты уверена, что хотела сказать именно «полную»? Не «недостойную»?

– Да что ты! Вовсе нет. Просто… у тебя иные ценности.

– В которые ты не веришь? Она замешкалась.

– Которые меня немного пугают.

– Почему?

Она упрямо сжала губы, как шахматист, не разглядевший ловушку, и несколько мгновений молчала.

– К тебе пришел настоящий успех, ты уверен, что ты на своем месте. Ты заслужил это право. В каком-то смысле мне только еще предстоит то, что ты смог сделать двадцать лет назад. Покинуть Оксфорд.

– С чего ты взяла, что это одно и то же – знать свое место и быть уверенным, что занимаешь его по праву? Или хотя бы – что любишь его?

И опять ее словно бы загнали в угол, заставили обдумывать новый ход… впрочем, на этот раз ход оказался очень старым.

– Возможно, все дело в разнице между женской и мужской психологией. Ты говорил в Торнкуме… я понимаю, что ты чувствуешь в связи со своей работой… Но ведь у меня и этого нет. Направления. Куда идти дальше.

– А политика?

Мое отношение к ней меняется каждый день. Иногда даже кажется – чуть ли не каждый час. – Она рассматривала гравий на той стороне дорожки. – Наверное, проклятием моей жизни было то, что я с рождения наделена небольшим актерским даром. Ненавидела умение притворяться кем-то другим. А потом пользовалась ненавистным умением притвориться кем-то другим. – Дэн вытянул руку вдоль спинки скамьи, повернулся всем телом к Джейн; он сделал это намеренно явно, чтобы она поняла – он внимательно за ней наблюдает, и столь же намеренно промолчал: точно так он мог бы описать эпизод в каком-нибудь из своих сценариев; он просто позволил самому месту действия говорить за него. Предоставил слово этому покою, этой «сейчасности», этому не выраженному словами удивлению – почему она ничего этого не слышит. В конце концов она снова заговорила: – Сама не понимаю, с чего вдруг мы взялись все это обсуждать.

– По очень простой причине. Я не хочу, чтобы ты думала, что я вздохну с облегчением, как только наш самолет приземлится в Риме. – Джейн не поднимала глаз, словно вовсе не была в этом убеждена. Дэн снял руку со спинки скамьи и теперь сидел наклонившись, опершись локтями о колени. – Дженни очень молода, Джейн. С ней мне приходится постоянно жить, в настоящем. В сегодняшнем дне. Прошлое становится как бы знаком неверности, чем-то запретным, о чем не позволено вспоминать… как о бывшей любовнице. Ты дала мне возможность великолепно отдохнуть от всего этого. – Он помолчал. – Так что я у тебя в долгу. – И добавил: – Кроме того, я не намерен допустить, чтобы такая идеальная спутница – воплощенное совершенство – вдруг заявляла о своей полной независимости от меня. Миг замешательства, потом она чуть шевельнулась, наклонилась, торопливо взялась за ручки плетеной сумки – спешила ухватиться за представившуюся возможность возвращения к норме.

– Не такое уж совершенство, Дэн. На самом деле твоей идеальной спутнице необходимо сделать пи-пи, прежде чем плыть дальше.

Дэн позволил себе уныло улыбнуться: успел сдержать готовый было вырваться победный клич; потом поднялся со скамьи, уступая:

– Идем. Тут в конце тропы есть туалет.

И они зашагали вниз по тропе, на сей раз более энергично. Стало прохладнее. Дэн держал ее сумку, пока она была в туалете, и смотрел на безмолвную реку за усыпанной гравием дорожкой, на укрытые тенью утесы на том берегу. Почему-то их беседа не задалась с самого начала, словно эпизод сценария, перечитав который сразу видишь – он не годится… словно погоня за собственным хвостом. Дэн чувствовал, что его охватывает раздражение: на себя самого в той же мере, что и на Джейн. Подумал о Дженни, о письме, которое он ей написал: оно лежало у него в каюте, ожидая отправки. Он солгал ей, сообщив, что пытался звонить из Луксора, но не было связи.