Борис Зайцев - Первый год

«Не такие уж они строптивые, как я ожидал, — думал Виктор Петрович после собрания. — Впрочем, рано еще судить. А первую ошибку я уже сделал».

— Скажи, правильный учитель! — говорили в то же время ребята. — Ты смотри, какой молодой, а строгий!

— Мальцы, ша! Мы его завтра возьмем на пушку. Хоть он и лазил по квартирам, а меня не видал и других тоже. Как же он узнает? Погодите, еще Степняк придет…

Логов проснулся на заре, когда утро только начиналось. Сквозь окно в комнату просачивался тихий голубой полусвет.

«Сегодня в школу!» — вспыхнула первая мысль.

Учитель вскочил с постели, включил свет и по привычке прежде всего посмотрел на календарь.

«Первое сентября», — молча сказал календарь.

«Первое сентября!» — с тревогой и радостью подумал Виктор Петрович.

Еще с утра Логов заметил, что этот день не похож на остальные, что все вокруг стало другим и сам он становился другим: в нем начинало расти то новое, важное, чего не было раньше. Учитель сначала не понимал, а только чувствовал это новое и важное по охватившему его волнению, по той радостной тревоге и тревожной радости, которых он тоже никогда не знал. Сознание пока несло ему одни наметки, зародыши будущих мыслей: «…Сегодня начало… я сам… прекрасно!..» Несколько позже такие неоформившиеся мысли развились и сложились в более четкое рассуждение: «Сегодня начало большого и важного дела, которое мне доверили… Я должен все решать сам, своими силами, и сам понесу за все ответственность… это ново для меня, значительно и прекрасно!..»

Радостное волнение и светлая тревога ожидания н а ч а л а достигли в сознании и чувствах Логова высочайшего напряжения то ли потому, что Виктор Петрович вообще отличался чувствительностью, то ли потому, что сама переживаемая минута была действительно необычайной, то ли по тому и другому вместе.

Все утро ходил он по комнате, потеряв способность что-нибудь делать. Развернул было тетрадь с планами и подробнейшими конспектами уроков, где все было рассчитано и предусмотрено, но читать не смог. И снова принялся ходить из угла в угол. Наконец часов около десяти, торопливо собрав в портфель книги, учитель отправился в школу, хотя старшие классы начинали занятия во второй половине дня.

…Идет урок. В коридорах пусто и тихо. Только изредка послышится из какого-нибудь класса голос учителя или прозвенит взволнованный дискант отвечающего ученика.

Логов с минуту постоял, прислушиваясь к этим звукам, и медленно пошел вдоль классов.

— …Сотни называются единицами третьего разряда, — донеслось из-за первой двери.

«Здесь арифметика», — заключил Виктор Петрович.

— Яценко, прочти и отложи на счетах вот это число, — говорил певучий женский голос за второй дверью. Было слышно, как учительница водила мелом по доске, записывая число.

«И здесь арифметика».

— …Маргарита Петровна! Маргарита Петровна! А мы с папой вот такого сома поймали! — кричал какой-то мальчик. — А потом…

Но его перебивали другие.

«Тут, видно, еще лето вспоминают…»

Логов обошел весь этаж и вернулся к учительской. Около двери он заметил, вероятно, только что выставленные рамки с какими-то надписями под стеклом. Они висели на стене тремя рядами. Виктор Петрович стал рассматривать их. Здесь были «Правила для учащихся», списки и фотографии отличников, Доска почета, грамоты городского комитета по делам физкультуры и спорта за неизменное первенство в соревнованиях.

«Молодцы!» — улыбнулся Виктор Петрович.

В учительской не было никого. Логов постоял возле стола, посмотрел расписание, затем на цыпочках подошел к шкафу (так подействовала на него царившая в школе тишина), взял с полки журнал своего класса.

Классный журнал, пока он чист, остается просто бумагой. Но сегодня, когда в нем начнут записывать уроки, ставить отметки, он превратится в коллективную биографию класса. Работа десятков молодых людей — час за часом, день за днем, на протяжении целого года, — их новые знания, успехи и неудачи, радости и огорчения — все это в своеобразной форме отразится здесь.

Прозвенел звонок, и в учительской вдруг стало тесно и шумно. Виктор Петрович видел взволнованные помолодевшие лица старших товарищей, слышал их оживленные голоса. И он яснее прежнего понял, что все самое дорогое в жизни этих людей — наша советская школа, наши советские дети. Им посвятили они свой труд, знания, надежды, все мысли свои и заботы и нашли в этом настоящее счастье.

А Логов, глядя на них, почему-то не чувствовал даже прежней радости. Напротив, тревога и боязнь мучили его.

«Хорошо им, — думал Виктор Петрович, — они знают свое дело, уверенно идут в класс. А я дрожу. Да хоть бы со своими первый урок провести, а то совсем с незнакомыми…»

К Логову подошло несколько учителей:

— Поздравляем вас, Виктор Петрович, с вашим первым учебным годом! Желаем вам самых больших удач!

Молодой учитель, признаться, не ожидал ни поздравлений, ни пожеланий. Внимание старших товарищей настолько тронуло и смутило его, что он не смог даже ничего ответить им, а только с благодарностью пожал всем руки.

Учитель вошел в класс. Десятки озорных, серьезных, насмешливых, ожидающих, голубых, серых, карих и самых различных глаз уставились на него: в класс пришел новый учитель.

Ребята стояли молча и внимательно разглядывали стройную фигуру Логова, его лицо, очки, университетский значок, руки, костюм и туго набитый портфель. Как все дети, они прежде всего старались определить, как нужно держать себя с новым человеком, что можно и чего нельзя при нем делать.

Первый урок для учителя своеобразный экзамен, он во многом определяет его будущие отношения с классом, и беда, если учитель покажет детям какую-нибудь свою слабость.

Логов знал это и старался следить за каждым своим движением, за каждым словом. Больше всего на свете он боялся выдать ребятам свое смущение, которое все возрастало оттого, что он молчал. В подобных случаях, чтобы побороть ненавистную робость, Виктор Петрович делал именно то, чего боялся. Он боялся заговорить с учениками и поэтому сказал:

— Я прошу вас встать как следует! (хотя все стояли очень хорошо).

Логов боялся двинуться с места и поэтому пошел от двери к столу тяжело, как на протезах.

Единственное, чего он боялся и чего не в силах был сделать, — это посмотреть ребятам в глаза.

— Здравствуйте! — излишне громко поздоровался учитель, глядя на чей-то высокий чуб.

— Здра-асть!!!

— Садитесь.

А в сознании Виктора Петровича настойчиво звенело: «Твердость, твердость и абсолютное спокойствие! Главное, не молчать!»

Прыгающими, непослушными пальцами Логов развернул журнал и стал вызывать всех по списку: