Анатолий Данильченко - Метелица

К полудню вся Метелица знала о приезде Сашиной матери, вдовой генеральши Поливановой. Артемка, а за ним и другие хлопцы разнесли эту весть по деревне в один момент.

Знал о приезжей и Антип Никанорович. Любопытствовал взглянуть на генеральшу, но было неловко сунуться незвано в хату Лазаря.

Он пересушивал свежую бульбу и корзинами относил в подполье, когда во двор влетел Лазарь.

— Бяда, Никанорович! Ой, бяда! — запричитал он от самой калитки. — Сашку отымают. За што? Скажите, ради бога, за што?

Антип Никанорович поставил корзину и развел руками.

— Родная матка… Чего ж поделаешь.

Лазарь просеменил через двор и бочком присел на крыльцо. Нижнюю губу он отвесил и растерянно моргал, бессмысленно шевеля пальцами рук на коленях. Весь его вид был жалким и беспомощным.

— За што, Никанорович? Сашку отымают… — повторял Лазарь плаксивым голосом. — Ой, бяда! Она ж, генеральша, штой-то задумала недоброе. Грозилась Тимофею. Захар ей наговорил там об Сашке… Идтить надо, Никанорович, втолковать там чего. Может, оставит Сашку?..

— С Захаром говорила? — обеспокоился Антип Никанорович. — Об чем же?

— Не знаю. Пойдемте к нам… Целый год Сашка по документам у нас… Ай закон какой имеется — не отдавать, Никанорович?

— Чего ты толкуешь…

Ему было жалко Лазаря, который надеялся невесть на что, и хотелось успокоить, утешить этого большого ребенка, но тревога за Тимофея заслонила все другие чувства.

Разузнал, долго ли пробудет Поливанова, когда уезжает, и обещал зайти немного погодя, чтобы его приход выглядел как бы случайным.

Лазарь повздыхал, поохал и ушел.

Антипу Никаноровичу не терпелось кинуть все и пойти к этой генеральше, но он выжидал время и, только переносив в подполье всю бульбу, направился к хате Лазаря уже далеко за полдень. Он так и прикидывал — застать ее накануне отхода на станцию.

Поливанова взглянула приветливо, но когда узнала, что он батька Тимофея, строго стиснула сердечком подкрашенные губы и вздернула тонкую бровь.

— Значит, вы и есть отец того самого директора детдома? — спросила она, ощупывая Антипа Никаноровича колючим взглядом.

Он утвердительно кивнул и насторожился, озадаченный ее враждебным тоном.

Подбежал Лазарь, суетливо потянул его через горницу, усадил на табуретку.

— Батька он, батька Тимофея. Антип Никанорович. Он вам все расскажет, Елизавета Вячеславовна, — тараторил Лазарь. — Я што? Я так… С ним поговорите.

— О чем же?

— Об Сашке. Он все как есть знает. А Захар поклеп возводит.

Поливанова пожала плечами и сухо сказала:

— Вы уж простите, Лазарь Макарович, но говорить об этом я предпочитаю в официальной обстановке. — Она увидела выходящего из хаты сына и забеспокоилась: — Сашенька, ты куда? Ах, мальчики пришли проститься… Только недолго, сынок, мы сейчас уходим. Дай им конфеток.

Антип Никанорович шел с намерением узнать, что ей нашептал Захар, поговорить откровенно и рассказать правду о Сашке, даже надеялся через нее как-то помочь Тимофею, но с первых же минут понял: говорить с этой заносчивой генеральшей бесполезно. Не защитника, а нового врага нажил Тимофей.

— Ну, коли вам по душе брехня всякого шкурника, то, конешно, говорить нам не о чем, — сказал он хмуро. — Я думал, вы захочете правду узнать.

— Нет, вы только посмотрите! — возмутилась Поливанова. — Меня еще и во лжи подозревают! Да, я хочу знать правду, и я узнаю ее. Но, кажется, не от вас. Боже мой, подумать только! Отец пострадавшего ребенка у них — шкурник. А этот… этот… — Она прерывисто задышала, вскочила с табуретки, пробежалась по хате и остановилась у окна. — Но я добьюсь, я найду правых и виноватых! Нет, это просто в голове не укладывается!.. Пока наши мужья сражались на фронтах, здесь преспокойненько… Боже мой! Боже мой! — Она торопливо достала носовой платок и поднесла к глазам.

— Виноватых шукать приехали? — спросил Антип Никанорович. — Что ж так припозднились?

Поливанова резко обернулась, поглядела на него с прищуром и сказала раздельно:

— Много берешь на себя, дед! Не забывай, с кем разговариваешь!

— Не забываю, — в тон ей ответил Антип Никанорович. — Мужу вашему — низкий поклон и спасибо наше. А вам, мадамочка, виноватых шукать не пристало.

— Это что еще значит! — повысила она голос.

— А то, што в своих грехах мы сами разберемся, без посыльных из Ташкентов али же из других краев.

— Да… да как вы смеете?! — вскрикнула Поливанова.

Антип Никанорович понимал, что не следовало так разговаривать с генеральшей, но сдержаться не мог. И почему он должен сдерживаться перед какой-то капризной бабенкой? Кто она, эта «кукушка», просидевшая всю войну в Ташкенте? По какому праву обвиняет людей, переживших оккупацию? Нет у нее такого права!

Захотелось обругать генеральшу, встать и уйти, хлопнув дверью. Он приподнялся, засопел сердито, но заметил укоряющий взгляд Глаши, растерянного, словно виноватого в чем-то Лазаря и сразу остыл, успокоился. Чего ради должен уходить? Какой прок из его ругани? Поливанова пришла, уйдет и забудется, а ему оставаться вместе с Лазарем и Глашей.

— Смею, мадамочка. Смею, — только и сказал он.

Глаша уже успокаивала гостью, извинялась неизвестно за что, охая и молитвенно складывая на груди мужские, широкие ладони. Поливанова тут же переменилась, суетливо забегала по горнице, то и дело поднося к сухим глазам батистовый платочек.

— Что вы, что вы, Глафира Алексеевна, — тараторила она. — Это я погорячилась. Простите, ради бога! Милая вы моя, я так взволнована… Пора уходить? Да-да, время. Где Сашенька?

— Тут он, тут, не беспокойтесь. Я кликну. — И Глаша выбежала на улицу.

Поливанова выглянула в окно, взяла свой макинтош, положила обратно, покопалась в сумочке, еще раз поглядела в окно и подошла к стоящему у печки Лазарю. На Антипа Никаноровича не обращала внимания, как будто того и не было в хате.

— Лазарь Макарович… Сашенька, он единственный у меня и остался. Не знаю, как и благодарить. Я понимаю, вам было тяжело, вы столько сделали… — Она покосилась на дверь, выхватила из сумочки туго свернутую пачку денег и сунула в руку Лазарю.

Тот поглядел на деньги, на Поливанову, растерянно заморгал и сказал плаксивым голосом:

— За што?

— За Сашеньку. Возьмите, Лазарь Макарович, не обижайте меня. Сейчас такое время… Дорогой вы мой, я понимаю… — Она торопливо обняла его, пробежала через горницу, смахнула с подоконника свой макинтош и скрылась в сенцах.

— За што?.. За што, Никанорович? За што-о?..

Губы Лазаря совсем по-детски искривились, плечи затряслись, он осунулся на скамейку и заплакал навзрыд.

Через минуту вошла Глаша.

— Лазарь, пошли проводим… — Она увидела плачущего мужа, красную пачку денег на полу у его ног и растерялась. — Чтой-то такое?.. Никанорович, как же?.. Господи-и!.. — Схватила деньги и опрометью вылетела во двор.