Анна Караваева - Грани жизни

Марья Григорьевна благодарно кивнула Грише и ответным взглядом пояснила, что остальные, пожалуй, и не заметили этого приступа мгновенной слабости.

Что-то выпалил опять нервный, впечатлительный Сева, а Матвей, быстро ответив ему, заставил Мишу и братьев «чибисов» громко рассмеяться.

— Так что же, братцы мои, — спокойно предложил Гриша. — Пора нам уже прийти к какому-то решению.

— Обязательно! — поддержал Матвей. — А то мы, пожалуй, до утра будем обсуждать и друг другу нервы трепать, а ни к чему путному не придем.

— Ах, я же говорю… совсем не надо было начинать! — вскинулся Сева. — Не надо было поддаваться разным фантазиям…

— При чем здесь фантазия, если все вы видели чертеж и точные цифровые расчеты, что и было всеми нами утверждено, — ясным голосом произнес Петя. — И мы…

— Ну… и что из того? — прервал Сева. — Ведь вся эта работа никакой поддержки не получила и оказалась… бесполезной… да, да… из песни слова не выкинешь!.

— Бесполезной? — переспросил Петя, и жаркий румянец, заливший его лицо до корней волос, словно прибавил ему силы. Быстро вынув из своего стола сложенную прямоугольником копию чертежа угла «Д», Петя развернул лист во всю ширь и подчеркнуто ровным голосом спросил:

— Подтвердит ли еще кто-нибудь, что вот эта работа оказалась бесполезной?

— Да не слушай ты его! — с силой сказал Матвей. — Только сумасшедшие путают сон с действительностью и бросаются ею здорово живешь!

— А у нас на глазах она создавалась, эта работа, и вот, верьте моему слову…

Гриша приостановился и показал на разложенный на столе чертеж.

— Самое главное и правильное, что у нас есть сейчас, в данный тяжелый — момент, — так вот эта работа!

— Но ведь Сковородин оставил ее без внимания… вот это мне обидно! — с непритворной болью выкрикнул Сева.

— Ты обижайся, а мы будем действовать! — задорно заявил Миша.

— Молодец, Мишенька! — ласково похвалил Матвей. — Итак, для полноты мнений, спросим наших братцев-близнецов!.. Ну, как вы?

— Мы, как все… — нерешительно начал Анатолий, а Сергей добавил:

— От людей отбиваться не надо.

— Но как же все-таки… — снова забеспокоился Сева, но Матвей движением руки остановил его.

— Знаю, знаю… Ты опять скажешь: «Оставлено, мол, без внимания…» Ну, мы за Сковородина думать не можем, и пусть он, большой человек, сам за себя отвечает. Мне все еще непонятно, что ему помешало поддержать дело, которое того стоило. Но его здесь нет, а время не ждет… и нам остается самим двигать это Дело дальше. Петя, говори ты!

Петя встал с места, и Марья Григорьевна вдруг впервые увидела на осунувшемся за эти дни лице сына выражение законченно-взрослого неколебимого мужества и упорства.

— Я знаю, что вы все меня поймете, — начал он твердым и звучным голосом. — Вначале мне было очень тяжело, а сейчас, слушая вас, я так ясно понимаю… Если бы я работал один, на свой страх и риск, как трудно мне было бы вот при таком положении, когда надежда моя не оправдалась! Но сейчас, с вами… (Петя мгновенно оглядел знакомые лица, щеки его вспыхнули, глаза ярко засинели), когда я вместе с вами, мне ничего не страшно… я уверен, что защищаю верное и нужное дело!.. Когда человек твердо убежден и верит в правду, он идет за поддержкой к партии… верно?

— И мы все с тобой пойдем, если будет нужно, — просто сказали Гриша и Матвей. Братья «чибисы» согласно закивали.

— Да, да! — прозвенел голос Миши.

— Само собой разумеется! — громче всех заявил Сева, желая особо убедительно показать всем, что настоящее его настроение именно это, а не то, которое он выражал четверть часа назад.

Степан Ильич прочел две сковородинские строчки и недовольно пожал плечами.

— Странно… очень странно! Сколько лет знаю Петра Семеновича… и никогда не читывал у него такой… такой никчемной записки… Это какая-то отписка. Напиши бы эти две строчки юноша какой-нибудь, я бы сказал: «Ну, молодо-зелено, надо ума подкопить…» А ведь это Сковородин!

Степан Ильич попросил Петю повторить, как шла беседа со Сковородиным по поводу мельниковского чертежа.

— Значит, никакого признака недовольства, — вот, мол, молодежь беспокоит перед отъездом, ты в нем не заметил?

— Абсолютно не заметил… тем более что ведь не он меня вызвал, а я к нему по своему почину пришел.

— Та-ак… А все-таки, может быть, Сковородин прямо или косвенно хотел сделать тебе замечание?

— И этого не было… Он только вроде удивился, что чертеж неточно скопирован. А я сказал, что это не копия его чертежа, а новый вид угла «Д» на основе сделанного мной упрощения… вот и все. А потом Петр Семенович сказал, что ознакомится со всем… с чертежом и с расчетными данными и потом вызовет меня… вот и все.

— Ну, значит… как ты запомнил, так и было, — сдержанно заключил Степан Ильич. Старательно протирая очки, он предложил Пете:

— Чертеж ты мне пока оставь, Петя. Посоветуюсь с членами бюро парткома и с нашим главным технологом. Он хотя у нас человек новый, сравнительно молодой и, похоже, малоразговорчивый, но производит впечатление делового руководителя. Он наверняка заинтересуется твоим предложением… Я тебя и всю вашу бригаду немедленно извещу о результатах нашей беседы с главным технологом.

— Спасибо, Степан Ильич!.. И от всех наших спасибо!.. — крепко пожимая руку Соснина, обрадованно говорил Петя.

Провожая взглядом Петю, пересекающего заводской двор, Степан Ильич озабоченно думал:

«Хоть ты и с отличием институт окончил и по всему видно, что хороший инженер из тебя получится, а все-таки зелен еще ты, голубчик! Ишь, как просто, будто с Гришей Лосевым или с Матвеем Кувакиным разговор затеял!.. Ишь ты… зеленцо вдохновенное: «А я сказал, что это не копия, а новый вид узла «Д»…» А я, мол, Петя, тот ваш узел взял да и упростил… Чертеж-то я уже начерно оглядел… похоже — дельно… Но ведь между тобой и Сковородиным — тридцать лет, человек это сложный, многоопытный… Он живая история нашего завода… Для него конструкция каждой машины — это он сам… И ты думаешь, славный и наивный парень, будто для Сковородина радующее открытие, что и как упростить в его машине? И будто уж так легко, с распростертыми объятиями он примет твои предложения? И ты поверил якобы спокойному его тону, что он «ознакомится», а потом все будет хорошо… Еще наверняка доведется мне дополнительно разъяснить тебе это… А теперь, пока что, этого психологического «недоучета» не поправишь… Если бы я сам слышал разговор Пети со Сковородиным и видел бы лицо нашего Петра Семеновича, я бы, конечно, куда больше знал, чем сейчас. Но ясно мне одно: в тот момент что-то сломалось в его душе. Плохое думать о нем не хочется, вполне определенного суждения вынести о нем сейчас не могу… Значит, остается одно: проверка этого упрощенного узла «Д». Утвердимся пока что на этом…»