Сергей Болдырев - Путь на Индигирку

Вечером в трюме остался лишь семисоткилограммовый ящик с нашей печатной машиной. Мы никак не могли вытащить этот тяжеловес по трапам. Под ним ломались ступени, и ящик соскальзывал обратно, грозя продавить своими углами трещавшую под ним елань и подмять толкавших его снизу людей.

— Чертяка! — в сердцах воскликнул наконец Васильев. — Семьсот килограммов — это не груз для такой дуры, попробуем ее вдернуть в протоку вместе с ящиком…

— Попробовать — попробуем, но ящик так или иначе надо вынести, — хмуро сказал Стариков. — С грузом выкалывать баржу из льда — что здесь, что в протоке — не дам. Опорожнить надо посудину…

— Опорожним, — сказал Луконин, ладонью сдвигая вверх ушанку и вытирая пот со лба. — Никуда он не денется… Не такие еще тяжеловесы поднимали, пароходы без всяких кранов на городки ставим, а то подумаешь — полтонны с лишком…

— Дурости в нем, как у живого! — сказал Стариков, фамильярно похлопывая ящик ладонью. — Никогда не думал, что печатная машина такая тяжелая. Мы еще с ней горюшка хватим…

Мы вышли из трюма. На катер завели буксир, суденышко развернулось, вывело огромную по сравнению с ним баржу на фарватер и устремилось в протоку. Даже разгруженная баржа застряла в устье у песчаной косы. Катер едва сволок ее с мели обратно и отбуксировал на прежнее место у берега в главном русле реки.

Васильев крепко выругался, окинул нас свирепым взглядом, точно во всем были виноваты мы, и сказал:

— Черт с ней, пусть стоит здесь до весны…

— Хорошенькое дело — черт с ней… — пробормотал Стариков, — вот где она у меня будет всю зиму, — он стукнул себя кулаком по шее. — Пошли ящик вытаскивать.

— Да что ты, Василий Иванович, дался тебе этот ящик, — воскликнул Васильев. — Посмотри, какую гору на берег навалили. Кто бы мог подумать — пятьсот тонн за два дня нашим составом… А ты — ящик! Всякое настроение пропало, успеем еще. Работать без отдыха хорошо, когда «на-ура», а это что…

— А я вас не неволю, вы начальник пароходства, у вас свои дела, а у начальника эксплуатации свои, — спокойно сказал Стариков. — Это не просто ящик, это печатная машина для типографии.

Кирющенко, стоя в сторонке, прикрыл ухо воротом телогрейки от знобящего ветерка, дувшего сверху по реке и рябившего отсвечивающую вороненой сталью воду. Он поглядывал то на одного, то на другого и хранил молчание.

— A-а, как знаешь… — с раздражением сказал Васильев и, повернувшись, пошел к трапу, перекинутому на берег.

— Куда вы? — удивленно сказал Стариков. — По берегу до затона два километра в снегу идти. Катер же стоит под бортом.

Васильев отмахнулся от него, как от назойливой мухи, сошел на берег и упрямо зашагал по снегу в своих ботфортах к устью протоки.

— Вольному воля… — пробормотал Стариков, провожая начальство взглядом и пожимая плечами, и, обернувшись к нам, бросил: — Пошли!

Усталые, злые на Старикова за его упорство, мы спустились в трюм вслед за ним.

— Чего ты собрался делать? — спросил Стариков и посмотрел на боцмана.

Луконин обошел вокруг ящика, оглядывая его со всех сторон, и остановился, задрав ушанку с одного бока, обнажив ухо, словно к чему-то прислушивался.

— Ну что? — спросил Стариков без малейшего намека на желание покомандовать — он прекрасно понимал, что опыта у боцмана в обращении с тяжеловесными грузами больше.

— Вытянем! — сказал Луконин, однако не приближаясь к ящику.

— Вытянем, вытянем!.. — вдруг отходя от сгрудившихся около ящика рабочих, передразнивая, воскликнул синеглазый Федор. — Полдня танцуем вокруг него, а он ни с места… Типография, говорят, так надо вытягивать.

Был Федор все таким же упругим, с угловатыми плечами, лишь спина, как мне показалось, чуть горбилась после тяжелой работы.

Луконин покладисто спросил:

— Чего скажешь, Федя? Как с им управиться?

— А так и управиться, — с вызовом сказал парень, — ручками… От разговоров он вверх не пойдет. Давай, ребята, облепляй с трех сторон, подвинем к трапу…

Мы разом подошли к ящику и, уцепившись за выступавшие укосины, налегая плечами на доски, подчиняясь командам Федора, как-то неожиданно для себя проволокли его по елани.

— Так-то оно лучше… — сказал Федор. — Давай-ка еще раз…

И опять мы дружным усилием стронули ящик и подволокли его еще ближе к трапу.

— Пеньковый конец давай, — скомандовал Федор боцману. — Заведем за ящик, настелим доски на трап, должен пойти…

Луконин отправился на палубу за канатом. Меня поразило, что никто не пытается оспаривать распоряжений парня, ему подчинялись все, и даже Стариков и Кирющенко покорно выполняли его команды.

— Поберегись! — раздался сверху возглас Луконина, и к нашим ногам на елань трюма с глухим стуком упал тяжелый пеньковый крученый буксир в руку толщиной.

Федор завел канат за ящик, кто-то уложил на трап доски. Дружным рывком с общим утробным стоном мы приподняли одну сторону тяжеловеса, подтащили его и положили на доски.

— Идите наверх все, — скомандовал Федор. — Я позади ящика встану. Упустите — от меня мокрое место останется. Чего смотрите? — прикрикнул он, когда мы уставились на него и не двинулись с места. — Снизу мне видней…

— Выдь с нами, — сказал Луконин, — неровен час…

— Иди, иди, боцман, — с усмешкой сказал Федор. — Помнишь, потягаться со мной хотел? Вот тот час и пришел. Иди наверх и командуй. Ящик завалишь, тебе за меня отвечать придется. Иди, иди, а то как бы… — Федор не кончил фразы, подошел сзади к ящику и примерился к нему.

Стариков в нерешительности стоял перед Федором. Мы дожидались, что скажет Стариков. Его-то слово было последним, он начальник эксплуатации.

— Уходи, — сказал Стариков, — лучше я останусь.

— А они не вытащат, — сказал Федор, кивая на нас и усмехаясь, — побоятся начальство задавить.

Стариков еще постоял, хмурясь и глядя себе под ноги, видимо, борясь с самим собой.

— Нет, лучше я останусь, — сказал Стариков. — Надо посмотреть, как он пойдет…

Стариков приблизился к Федору и попытался оттеснить его плечом от ящика.

Федор не уступил, синие глаза его потемнели, он сумрачно сказал:

— Василий Иванович, не вводи в грех…

— Ну и оставайся! — сказал вдруг разозлившийся на упрямство парня Стариков и пошел к трапу.

Ящик мы вытянули лишь на половину трапа, на большее сил у нас не хватило. И удержать мы его не смогли, канат медленно стал сползать обратно в трюм.

— Держи! — раздался из трюма отчаянный возглас Федора.

И вслед затем прямо в люк, минуя трап, прыгнул человек. Из темноты трюма послышались глухие удары о елань от падения человеческих тел, и канат, срывая нас с ног, скользнул в люк. Ящик внизу глухо ударился о елань, затрещали доски и все смолкло. Мы кинулись в трюм. Неподалеку от ящика лежали двое, ощупывая головы и бока. Оказалось, что в тот момент, когда ящик стал вырываться из наших рук, в трюм прыгнул Данилов и своим телом вышиб Федора из-под ящика.