Сергей Болдырев - Путь на Индигирку

— Пароходом за лосями?.. — Рябов насмешливо посмотрел на меня.

— Он искал путь к углю в верховье Аркалы, катер сел на мель, пришлось на плоту одному сплывать… — возразил я.

— Об этом не слышал. — Рябов встал и направился к двери. — Заболтались мы тут с тобой. Стариков нас ждет, не хочет выгружать без нас, боится поломать нашу машину. Завтракай и приходи скорее.

С выгрузкой печатной машины на берег тоже пришлось помучиться. Толстые пароходские трапы гнулись под ящиком, как веточки. Пришлось подпирать их стойками, выкладывать лежневую дорогу из досок и бревен по берегу протоки до самого дома типографии и редакции, срубленного среди тайги из желтоватых лиственничных бревен, пока еще без крыши и ступеней у порога, которые заменяла ребристая доска баржевого трапа. Тянул я вместе со всеми нашу печатную машину и мысленно поругивал автора той статьи, о которой говорил Рябов. Выходило по той статье, что, пока не будет кранов и автомашин для доставки печатной машины в помещение редакции, нечего и газету в тайге выпускать, ибо без техники мы — не советские люди?.. А мы ее тянем, и дотянем, и установим, и будем выпускать нашу советскую газету «Индигирский водник»…

Дотянули мы печатную машину к середине дня, вызволили ее из ящика, ничего не сломав, и установили на ряжах, загодя вкопанных под полом дома в вечную мерзлоту. Наконец-то мы, газетчики, обрели свое место в тайге.

В тот же день команды покинули пароходы и, разгруженные около склада баржи. Суда отводили от берега и ставили на якоря одно за другим в русле протоки на зимний отстой. Здесь они вмерзнут в лед и останутся до весны. Тушили топки пароходов и спускали пары.

На жительство меня устроили в одной из палаток в полотняной комнатке. Фанерная дверца в нескольких местах была пробита финкой, у матерчатой стенки стоял топчан, у двери на табуретке ведро с водой, а посредине — железная печка. Едва я растопил ее, комнатка стала наливаться теплом, бока печки угрожающе зацвели вишневым накалом. Пришлось плеснуть в ее дверцу воды, она ответила взрывом золы и пара мне в лицо, и я понял, что обращаться с ней надо деликатно. Разместил свои вещи в комнатке и отправился осматривать поселок.

Затон Дружина, название которого, видимо, произошло от какого-то военного поста землепроходцев, вытянулся одной улицей по высокому берегу протоки. Стояло два жилых «семейных» рубленых барака, здание конторы и мастерских и каркасные палатки с прогоревшими от искр из железных труб крышами. Дальше палаток обнесенные высоким тальниковым плетнем возвышались склады. Из Дружины, со склада санным путем многие грузы должны были перевозиться в районный якутский центр Абый за шестьдесят километров от затона, куда не было никаких дорог, только зимник по замерзшим болотам… А еще дальше склада среди тайги белели свежеотесанными бревнами дома якутской школы-интерната. Крохотный, затерянный в тайге поселочек!

Наша редакция — редактор Рябов и я, литсотрудник, — разместилась в комнатке, соседней с той, где установили печатную машину. Наборщик, паренек из Якутска, Иван, расставил рядом с машиной наборные кассы. Был он тихим, несмелым, видно, скучал по родным, и только постоянная возня со шрифтом отвлекала его от грустных мыслей.

Мы уселись за план первого номера «Индигирского водника», и тогда Рябов вспомнил о своем задании:

— Говорил с Федором?

Я отрицательно покачал головой.

— В расторопности тебя не упрекнешь… — мрачно сказал редактор.

— Да не в том дело… — возразил я. — Не любит меня Федор, а почему, и сам толком не знаю… Сложное это твое задание.

— А я и не говорю, что простое, — Рябов упер в меня взгляд из-за стекол очков. — Правильно, сложное. Вот ты и разберись. Тот самый вопрос: «во имя чего?» Помнишь? Оселок, на котором люди проверяются. Не каждый бы пошел на такой риск, а ведь он понимал, на что идет. Да и Данилова не обойди, Федор ему жизнью обязан. Чутьем профессиональным чувствую, что важный узелок. Давай-ка начнем мы с этого нашу газету. Принципиальные возражения есть?

— Нету, — сказал я. — Только согласится ли Федор?..

— Плох тот журналист… — начал было Рябов и оборвал сам себя: — Короче говоря, первое редакционное задание…

Давно я хотел поговорить с редактором о том, чтобы он отпустил меня с геологами, которые вскоре должны были на оленях отправиться со всем своим инструментом, приборами и продуктами на далекую Аркалу и обосновываться около угольных пласГов, когда-то замеченных охотниками в обрывах берега пустынной реки. Даже предварительно договорился с начальником отряда Горожанкиным, что они захватят меня при условии, если я заберу с собой необходимое количество продуктов, у них запасов было в обрез. Вернуться я хотел на тех же оленях, привезти с собой очерки о редкостном путешествии, о первых днях работы геологов. Что может быть интереснее для журналиста? В редакции московского спортивного журнала, где я начал работать после окончания Литературного института имени Горького, меня редко можно было застать, всеми правдами и неправдами я вырывался оттуда в поездки по далеким краям, иной раз приводя в негодование редактора, потому что старался оформлять командировки в его отсутствие. Но каждый раз так случалось, что ему приходилось смиряться: то я привозил интересный и нужный материал, чем искупалась моя непоседливость, то он сам вынужден бывал отправить меня с каким-нибудь срочным заданием.

Горожанкин, крепкого телосложения, с коротко остриженной гривкой седых волос, относился ко мне благосклонно. Во время морского рейса рассказал немало историй из своей жизни и работы на зимовках в Арктике, контакт, как говорится, был налажен. Требовалось лишь согласие Рябова и несколько дней, проведенных в совместной поездке с геологами, и очерки, как мне казалось, должны были получиться интересными.

Все это я постарался теперь изложить Рябову как можно убедительнее.

— Да, интересно, — сказал Семен без малейшего энтузиазма и поиграл пальцами по столу. — Весьма! — добавил он.

— Но нужно кому-то работать в редакции… — нудным голосом произнес я слова, которые не раз уже слышал от московского редактора.

— Ты провидец… — сказал Рябов. — Я скажу больше: ты рассуждаешь как зрелый муж, что, правда, не всегда с тобой бывает.

Я молчал и старался не смотреть на редактора, московская история повторялась со всеми подробностями.

— Хорошо, — сказал Рябов, — я готов поверить, что очерки будут, даже готов тебя отпустить. Но ведь не я же решаю, поговори с Кирющенко. Мало того, что работник редакции, ты прежде всего работник политотдела. А пока что начальник политотдела сказал, чтобы я направил тебя на склад, муку с берега убрать. Все службы затона выделяют часть работников. Я бы и сам пошел, но он требует к вечеру передовую, хочет помочь сориентироваться в хозяйственных вопросах. Кстати, весь рабочий класс мобилизован, несомненно, и Федора встретишь на складе…