Сергей Болдырев - Путь на Индигирку

— Есть. — Кирющенко кивнул. — Синоптики обещают дня через три летную погоду.

— Нда-а… — протянул Васильев. — Ну, меня-то не будет, ревизора ждать не могу, надо к геологам ехать, а то вот так же пурга закрутит, как там, и не выберешься.

— Не рекомендовал бы тебе уезжать, — сухо сказал Кирющенко.

— Ревизора не я, а ты вызвал, — сказал Васильев. — Ты с ним и разбирайся.

— Не в ревизоре дело. Баржа в главном русле стоит, покою никому не дает. Ночью опять наледная вода залила часть канавы, по которой баржу в протоку будем заводить, у ребят руки опускаются. Как бы не подмыло баржу, упадет с «костров», поломается…

— Ты, Александр Семенович, соревнование организуй, комсомол мобилизуй, — а уж с баржей я как-нибудь сам управлюсь. План грузоперевозок в прошедшую навигацию мы по тонно-километрам перевыполнили… — сказав это, Васильев повернулся к Рябову и, все больше и больше наливаясь крутым румянцем, в упор посмотрел на него. — Командовать начальником пароходства никто не позволит, об этом в решениях партконференции не сказано.

— Я не командую, а рекомендую, — сказал Кирющенко официальным тоном.

— Давайте закончим с первым вопросом, — настойчиво сказал Рябов. — Предлагаю принять к сведению информацию секретаря комсомола, а выводы из справедливой критики, я уверен, он сумеет сделать.

— Других предложений нет? — спросил Кирющенко.

Голосование было единодушным. Второй вопрос должен был слушаться на закрытом заседании партбюро, меня отпустили.

А на другой день я увидел около конторы оленью упряжку и якута-каюра в дошке из оленьих шкур шерстью наружу. По ступенькам конторы сошел Васильев в рыжей гриневской кухлянке.

— Надо геологов проведать, — сказал начальник пароходства, когда я подошел к крыльцу. — Свежим воздухом подышу, — продолжал он со значением. — Припугнуть меня вчера хотели. Орешек крепким оказался. Вечером связался с Москвой, поддержали меня, считают поездку к геологам необходимой. Вот так! — Он усмехнулся и другим тоном сказал: — Хотел вас прихватить, помню ваше желание у геологов побывать, да Кирющенко уперся.

— Пожалуй, мне сейчас нельзя… — робко сказал я, испытывая невольную признательность, ведь помнит он…

— Ладно, в другой раз. Бывайте! — энергично сказал Васильев.

Он сел в нарты, каюр повел диковато сторонящихся оленей, придерживая их за ремешок, накинутый на шею одного из них. Я смотрел вслед нартам и какое-то странное неприятное чувство стало все более охватывать меня. Олени, нарты, седок в рыжей кухлянке скрылись среди деревьев, подступивших к самому поселку, а я все стоял и смотрел на оставшийся на снегу узкий след от нарт. Почему Васильев неожиданно взял меня под защиту на заседании партбюро и просил Кирющенко отпустить с ним к геологам? Искал во мне союзника или просто так, от душевной широты? Очень было важно для меня решить этот вопрос. Но решить его я не мог.

Лишь постепенно неприятный осадок в душе, как часто бывает, растворился от новых забот. В редакцию пришла Наталья, чего я никак не ждал, и сказала, что врач разрешил посещение Андрея. Зимой она работала медицинской сестрой в больнице. Мы с Рябовым принялись расспрашивать ее, как чувствует себя Андрей. Она сказала, что тяжелое состояние его объяснялось большой потерей крови, сама же рана, по определению нашего доктора, была нанесена неопытной рукой, оказалась не очень опасной.

В тот же день я собрался к Андрею. По пути мне повстречался Гринь.

— Извиняюсь, вы в больницу? — почему-то обрадовался он. — Только что радистка мораль мне читала, дров не подвезли. Данилов второй день на работу не выходит. Она слушать ничего не хочет. Сейчас сам привезу, последние, какие остались. Еще скажет, что мало. Посидите у Андрея, вместе с вами от нее отбиваться сподручнее…

Больничка стояла на краю поселка. Стены небольшого плоскокрышего сруба с наступлением холодов для утепления были заляпаны мокрым, тотчас смерзавшимся на бревнах в ледяные лепешки снегом. У крыльца сугробы были расчищены, около двери лежал половичок с втертой в него подошвами валенок снежной пудрой, к заледеневшей стене прислонен веник из тальниковых прутьев — обметать ноги. Замершая, усыпанная снегом тайга стояла совсем рядом. Хорошо тут было, покойно, светло от близких среди деревьев снежных завалов, подкрашенных зарей. В прихожей встретила меня Наталья в белом халатике, спускавшемся ниже колен, статная, какая-то успокоенная. Темные глаза ее были прозрачны и… удивительно светлы. Никогда бы не поверил, что бездонно-черные глаза могут стать светлыми, как пронизанные солнцем до дна озера.

— Ему сейчас лучше, — торопливо заговорила она. — Так было страшно… — она внезапно оборвала сама себя. — Проходи, только разденься.

Через дверь я увидел в палате с выскобленными желтоватыми бревенчатыми стенами Данилова, он сидел у кровати. Жесткие его волосы были причесаны, под пиджаком топорщилась свежая рубаха, руки покойно лежали на коленях. Я вошел в палату и только тогда увидел Андрея. Он лежал похудевший, с темными глазницами и обескровленными губами. Слабо пожал мне руку. Данилов, едва увидел меня, полоснул по мне взглядом и застыл в напряженной позе. Наталья тронула его плечо.

— Подвинься, Коля, — мягко сказала она.

Легкое прикосновение девушки словно обожгло парня, он отпрянул.

— Мешаю, да? — спросил он.

— Нет, — сказала Наталья, опять коснувшись его плеча.

Он подвинул свою табуретку. Наталья принесла вторую для меня. Я опустился рядом с Даниловым и уставился в пол. Он искоса глянул на меня. Наталья оперлась локтем о высокую спинку кровати.

— Что вы замолчали? — оглядывая нас, спросил Андрей.

— Я пойду… — сказал Данилов и почему-то взглянул на Наталью.

— Да куда ты? — удивилась она. — Только что пришел.

Пробыли мы у Андрея с полчаса. Разговор не получался, то я молчал, то Данилов не произносил ни слова. Андрею разговаривать было трудно из-за раны. Неожиданно мы с Даниловым поднялись почти одновременно, с досадой посмотрели друг на друга. Делать было уже нечего, пришлось вместе и уходить.

Снаружи послышался скрип снега под полозьями саней, звонко запели сваливаемые у дома сухие лиственничные поленья. Мы вышли на крыльцо. Гринь самолично сгружал с саней колотые дрова. Вслед за нами выскочила Наталья в накинутой на плечи оленьей шубке.

— Гринь, вы молодец! — воскликнула она.

Гринь подмигнул мне и заулыбался в рыжие усы. Мы с Даниловым принялись перетаскивать поленья в прихожую. Уложили в углу аккуратной горкой, распростились с Натальей и вышли на крыльцо к Гриню. Постояли, глядя себе под ноги. Данилов поднял на меня глаза.

— Возьмешь в драмкружок? — неожиданно спросил он.