Петр Капица - Завтра будет поздно

— Я не знаю, как тебя разубедить, но сердцем чувствую— нельзя отдаваться на суд врагов, да еще разъяренных. Это глупость… самоубийство!

Владимир Ильич возражал сестре, но уже не так уверенно.

Надежда Константиновна тоже не могла примириться с мыслью, что завтра Володя будет уже за решеткой. Но она понимала его и не вмешивалась в спор, чтобы не повлиять на решение.

Когда пришли сперва Ногин, а чуть попозже — Сталин и Орджоникидзе, Владимир Ильич обратился к товарищам: а что же они по этому поводу скажут?

Первым заговорил Ногин:

— Мне думается, вам бы следовало явиться на суд. Иначе от нас многие отвернутся. Скажут: «Раз прячутся, значит, совесть нечиста». А наша совесть не запятнана. Кто же лучше вас, Владимир Ильич, сумеет снять обвинение с партии и дать бой на гласном суде?

— Все это логично, — вставил Сталин. — Но юнкера могут не довести до тюрьмы…

— Я бы не явился, — сказал Орджоникидзе.

— И я об этом твержу, — продолжала свое Мария Ильинична. — Ведь ни за что нельзя ручаться.

Владимир Ильич в душе соглашался с сестрой, но его смущала логика Ногина.

— А вы уверены, что суд будет гласным?

— Надо надеяться, — уже теряясь, ответил Ногин. — Как же иначе? Мы будем требовать.

— Если так, то больше никаких разговоров не может быть! — заключил Ленин. — Идите и договаривайтесь, чтобы суд был гласным. Я этих подлецов выведу на чистую воду… Узнают, как пускать в ход клеветнические обвинения.

Больше он не желал слушать ни доводов сестры, ни товарищей, твердил только одно:

— Все решено: добровольно сажусь в тюрьму и… никаких разговоров!

Все умолкли. Наступила тягостная пауза.

— Надя, — вдруг обратился Владимир Ильич к жене. — Очень прошу… сходи к Каменеву и сообщи о нашем решении. Только пусть самостоятельно ничего не предпринимает. Надо все тщательно продумать.

Надежда Константиновна поднялась. Вид у нее был такой несчастный, что Владимир Ильич невольно подумал: «Сколько она переносит из-за меня! Вот и сейчас может наткнуться на засаду, а идет безропотно».

— Надюша, я передумал: тебе не следует ходить. Мы пошлем кого-нибудь другого.

— Нет, нет… зачем другого?

И Надежда Константиновна, словно боясь, что ее задержат, направилась к двери. Владимир Ильич не мог ее так отпустить. Задержав, он повернул ее лицом к себе и сказал:

— Давай попрощаемся, может, не увидимся уж.

Целуя жену, Владимир Ильич вдруг ощутил на губах вкус соли. «Значит, плакала, — подумал он, — незаметно».

В этот момент и у товарищей невольно сжались сердца: «Неужели партия останется без Ленина?» И это тоскливое чувство не проходило.

Когда Надежда Константиновна ушла, Ногин вызвался сходить в Таврический дворец и договориться о технике ареста и содержании в тюрьме.

— Буду разговаривать с Анисимовым как член президиума ЦИК с членом президиума, — пообещал Виктор Павлович. — Хоть Анисимов и меньшевик, но донбасский рабочий, с ним легче будет столковаться.

— Хорошо, — согласился Владимир Ильич, — добивайтесь, чтобы мы попали в Петропавловскую крепость. Ее гарнизон нам сочувствует. Солдаты не позволят юнкерам расправиться. В крайнем случае — соглашайтесь на «Кресты», но требуйте абсолютной гарантии, что суд будет гласным.

Тут же договорились: если Анисимов окажется покладистым человеком, то пусть вечером без всякого конвоя подъезжает на автомобиле к Восьмой Рождественской улице, заберет тех, кто будет с Лениным, и отвезет прямо в тюрьму.

Вместе с Ногиным на переговоры отправился и Серго Орджоникидзе. В Таврическом дворце они вызвали в коридор Анисимова и по секрету сообщили ему о решении Ленина добровольно сдаться властям и сесть в Петропавловскую крепость.

Анисимов нахмурился.

— С Петропавловской ничего не выйдет, — сказал он. — Там ваш Ленин всех к рукам приберет. Чего доброго— комендантом сделается… Останется под такой охраной, что к нему не подступишься. Не-ет, братцы, не выйдет, придется ему посидеть в «Крестах». Ну, а там, как положено, предпримем кой-какие меры для охраны.

— Что значит «кой-какие»? — возмутился Орджоникидзе. — Это Ленин! Понимаешь! Не простой арестованный. Если с ним что приключится — мы вас всех разнесем! Камня на камне не оставим! Сам первый в тебя стрелять буду.

— Ну-ну, не пугай, — остановил его Анисимов. — Я не из робких. Чего вы от меня хотите? Что я вам могу пообещать, когда не знаю, где к вечеру сам буду? Вишь, как офицерье озверело! Может, завтра за нас примутся.

Анисимов понимал, какая ответственность ложится на него, если он арестует Ленина. От волнения на лбу и носу его выступили росинки пота. Он то и дело облизывал пересохшие губы.

Видя состояние Анисимова, Орджоникидзе решительно сказал:

— Мне все ясно. Мы вам Ильича не отдадим!

В Таврическом делать ему больше было нечего. Оставив Ногина, Серго поспешил к Аллилуевым.

Он был так расстроен, что не заметил идущего навстречу Луначарского. Тот остановил его:

— Серго, что с вами?

Негодуя, Орджоникидзе рассказал о переговорах с Анисимовым.

Серго было известно, что Луначарский ратует за явку на суд, а тут он вдруг стал отговаривать:

— Скажите Владимиру Ильичу, чтобы ни в коем случае не попадался им в руки. Я уже был схвачен на Невском… побывал в подвалах Главного штаба. Знаю, что там творится. Они готовы над каждым из нас учинить самосуд. Меня спасли знакомства и мандат члена ЦИК. Но и он скоро не будет действовать. С Советами никто не считается. Контрреволюция входит в раж. Пусть Владимир Ильич немедля уходит в подполье.

— Спасибо, Анатолий Васильевич, — сжав ему руку, поблагодарил Орджоникидзе. — Я тоже так думал. Обязательно все передам.

Надежда Константиновна тем временем выполняла поручение Ильича.

Поднявшись по лестнице на полутемную каменную площадку, она посмотрела вниз: не крадется ли кто следом?

С улицы никто не входил — значит, не следят. Надежда Константиновна нажала кнопку звонка.

Дверь приоткрыла непричесанная и очень бледная жена Каменева. Чувствовалось, что эта женщина не одну ночь провела в тревоге: глаза с покрасневшими веками горели сухим блеском. Пропустив нежданную гостью в переднюю, хозяйка не без опаски спросила:

— Никто не видел, что вы к нам пришли?

— Нет, я проверила. Хвоста за собой не веду, не волнуйтесь.

— Меня удивляет… как вы решились в такие дни прийти на квартиру? Это не очень конспиративно. Ведь Владимира Ильича, кроме всего, обвиняют в шпионаже. За вами усиленная слежка, а вы вот так свободно расхаживаете по городу.

Услышав голос Крупской, в прихожую выглянул Каменев. Он был без пиджака. Усы и борода не пушились по-обычному, а выглядели так, словно он только что поднялся с постели.