Петр Капица - Завтра будет поздно

— Думаете, в более глубокое подполье загонят?

— Наоборот, нам с вами придется управлять государством. А это дело хлопотливое, времени на променады не будет.

«О чем он говорит? — недоумевал Зиновьев. — Мы разбиты, загнаны в подполье. Каким государством будем управлять? Когда?»

Почти десять лет как привязанный он следовал за Лениным, выполняя черновую редакционную работу сперва в «Пролетарии», а потом в «Социал-демократе». Со сколькими людьми Ленин порвал, потому что не признавал идейных уступок и за ошибки не щадил. И статьи Зиновьева вылетали из нелегальных сборников. Ленин и с них был строг, как и с другими.

Довольно терпеть! Зиновьев больше не будет послушным исполнителем и, как Каменев, однажды скажет: «Обойдусь без учителей».

Разве нельзя было, вернувшись из Швейцарии, занять достойное место среди революционной демократии, стать уважаемым политическим деятелем и продолжать легальную борьбу на правах оппозиционной партии? А ему немедля подавай диктатуру пролетариата. А нужна ли сейчас диктатура? Своевременна ли она? Об этом еще надо подумать.

— Владимир Ильич, — обратился он к Ленину. — Вы знаете, я не согласен ни с Каутским, ни с Плехановым. Мне просто хотелось бы понять их по-человечески, не для разоблачений. Как вы для себя объясняете поведение этих марксистов? Ведь они были ортодоксальны и считали диктатуру пролетариата неизбежной фазой революции, знали, что социалистам придется прибегать к насилию, отвергая всякое сотрудничество с буржуазией, а вот когда решающие дни приблизились, оба заколебались. Что же встревожило и остановило их?

Прежде чем ответить, Владимир Ильич пытливо взглянул на Зиновьева.

Тот, в ожидании ответа, сидел напряженный и не поднимал глаз, боясь встретиться с колючим взглядом Ильича. Ленин сразу же уловит его колебания. Зиновьев знал, каким резким и беспощадным бывает Ильич с теми, кто вдруг начинал сомневаться в важнейших положениях марксизма. Ленин порывал с такими людьми, в каких бы отношениях с ними ни был, и не жалел об этом.

— Я не желаю понимать оппортунистов «по-человечески», — сказал Владимир Ильич сухо. — Их развелось слишком много. Почти все наши эсеры и меньшевики скатились к мелкобуржуазной болтовне о примирении классов государством. Для этих господ диктатура пролетариата, видите ли, противоречит революционной демократии. А то, что государство выражает волю определенного класса и не может мириться с антиподом, — этого они не желают понимать. Каутский, конечно, подлей и тоньше наших оппортунистов. Он не отрицает, что государство — орган классового господства и что классовые противоречия непримиримы. Он только против разрушения государственной бюрократии и поэтому извращает Маркса при помощи самого Маркса, приводя в спорах жульнически подтасованные цитаты. Каутский ратует за правительство, «идущее навстречу пролетариату», то есть за буржуазную парламентарную республику. А с Плехановым я давно мечтаю встретиться лицом к лицу и спросить: «Ну, как вы, ура-патриот, намерены дальше прикрываться Марксом? Мы ведь будем по Марксу добиваться разрушения всей государственной машины. Что вы скажете, когда вооруженный пролетариат придет к власти, а его полномочные представители станут властью?»

Владимир Ильич еще раз взглянул на Зиновьева и добавил:

— Сейчас крайне необходима марксистская книга, которая ответит на все эти вопросы. Я ее должен написать. Григорий Евсеевич, напомните, пожалуйста, пусть Надежда Константиновна добудет мою синюю тетрадь и пришлет сюда. Книге следовало бы дать название «Учение марксизма о государстве и задачи пролетарской революции», но оно слишком длинное, лучше будет из двух слов: «Государство и революция».

— Владимир Ильич, до книг ли сейчас?

— Именно сейчас-то и нужны книги! — не принимая возражения, увлеченно продолжал Ленин. — В управление страной мы вовлечем миллионы неискушенных людей, им необходимы будут направляющие теоретические труды.

— Но сумеют ли они их прочесть? И будут ли понятны простым пролетариям наши теоретические споры? Сперва надо подтянуть их до соответствующего уровня, а потом говорить о власти. Ведь сложней всего удержать ее. Да и кто теперь решится сбросить Временное правительство?

— А давайте поговорим с простым рабочим, — вдруг предложил Ильич и, подозвав к шалашу Емельянова, спросил: — Николай Александрович, как вы думаете, возьмем мы к осени власть в свои руки?

— Возьмем, — без тени сомнения ответил Емельянов. — Народ дольше терпеть не может.

— Верно. Но мы сможем ее взять, если хорошо подготовим вооруженное восстание. Вот только как мы удержим свою власть? Сами-то вы, Николай Александрович, намерены принять участие в управлении государством?

Емельянов замялся.

— Образования маловато, — с сожалением сказал он. — Не гожусь я. Пусть люди пограмотней…

— Вот видите, — не без злорадства заметил Зиновьев. — И этак многие скажут.

Владимир Ильич, как бы не слыша его, продолжал допытываться:

— Что же получается, Николай Александрович, власть возьмем с бою, а вы тут же отдадите ее в чужие руки?

— Почему же в чужие? Разве среди нас, большевиков, нет людей побашковитей да больше меня в государственных делах понимающих?

— А сами не решитесь? Или не сумеете?

— Суметь-то, может быть, и сумел, но не годится мне, слесарю, отрываться от своего брата мастерового. Скажут: все революцию делали, а Емельянов, вишь, к теплому местечку рвался. А если человеком честолюбие да корысть овладевают — грош ему цена. Наверху вмиг забудет, с кем водился. Власть, она портит человека.

— Верно рассуждаете, Николай Александрович, честные и преданные рабочему классу люди нам нужны. Как же мы без таких, как вы, будем страной управлять? Человек, конечно, может зазнаться, но мы ему напомним, кому он служит, а не подействует — встряхнем как следует и к станку лечиться отправим. А чтобы барство не зарождалось, заработную плату определим такую, какую получает квалифицированный рабочий. Нас ведь со всех сторон запугивают: не сумеете-де руководить государством, надо оставить бюрократию — всех старых чиновников, без них не обойдетесь.

— Ну, если так вопрос станет, то и я не лыком шит. Как староста справляюсь в цеху. Смогу и по заводу. Надо будет — подучусь. Но нельзя оставлять у власти прислужников буржуазии, их к старому потянет.

— Удивительное совпадение! — уже повеселев, воскликнул Ильич. — Мы с вами, Николай Александрович, не расходимся в мыслях. А вот некоторые товарищи сомневаются. Я думаю, что это у них от неверия в рабочий класс…

Сказав это, Ленин взглянул, в сторону Зиновьева. Тот сделал вид, что не заметил его насмешливого взгляда.