Петр Капица - Завтра будет поздно

— Нельзя же ночью идти пешком на Петроградскую сторону, переночуйте у меня, квартира ведь пустует.

У Маргариты Васильевны хорошо можно было отдохнуть и поработать в тишине. Кроме того, фофановская квартира была удобна тем, что находилась вблизи от станции Ланская. Если Владимир Ильич приедет, то доберется за три-четыре минуты. Но как к его приезду отнесется хозяйка?

Надежда Константиновна намекнула, что Ильича устроила бы фофановская квартира, но можно ли на нее рассчитывать?

— Ну конечно, какие могут быть разговоры, — просто ответила Маргарита Васильевна.

Она только не знала, как ей быть с ребятами. Дочь Галя училась в коммерческом училище, а Сережу в этом году следовало отвести в школу, в первый класс. Годится ли держать детей в квартире, где будет скрываться подпольщик?

— Может, их временно поселить у тетушки? — спросила Фофанова.

— Нет, — сказала Надежда Константиновна. — Не сочтите меня жестокой, но ребят нельзя оставлять в городе. Если здесь поселится Владимир Ильич, предстоит напряженная, связанная с большим риском работа, а дети, конечно, будут мешать.

Маргарита Васильевна решила отправить ребят к своим родителям в Уфимскую губернию. Там им будет лучше, в Питере уже становится голодно.

Женщины прошлись по комнатам, обдумывая: в какую же поместить Владимира Ильича? Самой подходящей оказалась спальня. Она была светлой и находилась в конце узкого коридора.

Получив запасные ключи от квартиры, Надежда Константиновна решила, что Ильичу лучше сойти с поезда не на Ланской, где всегда людно, а на Удельной. Она специально прошла пешком весь маршрут, запоминая переулки, приметные дома и заборы.

Прошла неделя, вторая, а Ленин с Крупской не показывались.

«Видно, нашли другое пристанище», — подумала Фофанова.

Обычно у нее по пятницам собирались преподаватели рабочих школ и устраивали нечто похожее на педагогический совет. Дважды Маргарита Васильевна откладывала заседания, но в третью пятницу, полагая, что Владимир Ильич не появится, назначила коллегам встречу.

И вот, когда в столовой шло шумное обсуждение школьных дел, кто-то ключом открыл дверь и, не задерживаясь в передней, быстрым шагом прошел по коридору.

«Он!» — догадалась Маргарита Васильевна. Она выглянула в коридор, освещенный тусклым ночником, и увидела человека в шляпе с поднятым воротником. Ни слова не говоря, он метнул взгляд в столовую. Фофанова моментально прикрыла дверь. В полумгле она разглядела и Крупскую. Надежда Константиновна, услышав голоса в столовой, с укоризной покачала головой и прошла за Ильичем.

«Что же я наделала! Как быть? — растерялась Маргарита Васильевна. — Надо скорей спровадить гостей».

Вернувшись в столовую, она сказала, что неожиданно приехали родственники и ей теперь придется заняться ими.

Видя ее озабоченность, учителя заспешили домой.

— Безусловно… конечно, — говорили они, поднимаясь. — О других делах мы поговорим в следующий раз.

Проводив всех, Маргарита Васильевна, огорченная своей оплошностью, прошла на кухню приготовить ужин. Вскоре туда явилась и Надежда Константиновна.

— Что же вы, милая, так подвели? — с укоризной сказала она. — Володя успел разглядеть в столовой очень болтливую женщину. Она была эмигранткой в Париже, могла узнать его.

Видя, что Фофанова и без ее укоров расстроена, она принялась успокаивать ее:

— Ну что вы, не огорчайтесь, вина и на мне. Следовало прийти и предупредить, а я боялась опоздать к поезду. Поэтому так все и случилось. И чаю не надо. Володя страшно устал, сразу лег. У него одна просьба: утром достать свежие газеты, какие только будут.

На другой день рано утром Фофанова купила несколько газет, добыла ситного и, вернувшись домой, приготовила завтрак.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна в столовую вошли вместе. Крупская, улыбаясь, сказала:

— А теперь знакомьтесь по-настоящему. Это Владимир Ильич.

Ленин был без усов, в седом парике. Пожимая руку, он шутливо поправил Надежду Константиновну:

— Вот и неверно. Вовсе не Владимир Ильич, а рабочий Сестрорецкого завода Константин Петрович Иванов. Прошу запомнить и по-иному не называть.

За завтраком Фофанова спросила: как Ильич привык питаться, какие будут требования?

— Никаких! — ответил он. — Ем, что дадут.

Позавтракав, Владимир Ильич заинтересовался расположением квартиры и соседями.

Квартира Фофановой находилась на четвертом этаже, выше был чердак. Слева и справа жили довольно скромные люди, но в одной семье, этажом ниже, был шестнадцатилетний парень, который нигде не учился, связался с такими же шалопаями и часто бездельничал дома. Днем, когда все на работе, он мог расслышать, что у Фофановой кто-то ходит.

— Тебе, Володя, придется отвыкать от привычки расхаживать из угла в угол, — сказала Надежда Константиновна. — К тому же при этом ты любишь бубнить какой-нибудь мотив, а тут нельзя. И ботинок не надевай — нижние соседи шаги услышат.

В окно виднелась высокая насыпь железной дороги, небольшой пруд в низине, клетки птичьего питомника и осыпающиеся деревья старого парка.

Ильич вышел на балкон и посмотрел, где проходят водосточные трубы. Ближняя была у левого окна в столовой.

— Это окно, прошу вас, не замазывайте на зиму, — попросил он Фофанову. — Черного хода у вас нет, а мне, может быть, придется разок спуститься и не по парадной лестнице. Кстати, нельзя ли в заборе раздвинуть две доски, устроить лаз? Там, кажется, птичий питомник?

— Да, держат каких-то особых гусей и породистых кур.

— Значит, удирать придется под гусиный гогот? Ничего, они и нас предупредят, если шпики вздумают окружить.

Тут же они условились: дверей по звонку не открывать, а делать это только после условленного стука.

Надежда Константиновна, чтобы не навести шпиков на след, продолжала жить на Петроградской стороне. Кроме нее условленный стук в квартиру Фофановой знали только сестра Ильича Мария и Эйно Рахья.

Днем хозяйка квартиры уходила на работу в издательство и не возвращалась до вечера. Весь день Ильич был в одиночестве. Он ходил по квартире в мягких тапочках, сам на примусе подогревал суп, жарил яичницу, колбасу, кипятил воду и старался как можно меньше производить шума.

На свежем воздухе ему удавалось бывать только по вечерам. В темноте он выходил на балкончик, прижимался к стенке и, дыша полной грудью, всматривался в манящие огни железной дороги, вслушивался в неумолчный шум города.

• Порой с большой высоты доносились голоса птиц, летевших на юг. Им отзывались на зов гуси, находившиеся в питомнике. В такие минуты хотелось спуститься вниз, пройтись по рабочей окраине, выйти к Неве и побывать в центре города. Но он сдерживал себя. Глупо было бы в столь важный для революции момент попасть в руки ищеек Керенского.