Григорий Боровиков - В хвойном море [Рассказы]

— Понимаете, хотел проучить Кузюткина… не выполняет приказ председателя… Уговоры и угрозы от него отскакивают. И выговора не действуют. Вот я и решил: пусть Кузюткин пострадает, помучается… Самое большое наказание, когда человек сам себя наедине казнит… в сердце своем. — Недолго помолчав, Макар продолжал свои рассуждения: — Ну, видно, пересолил… А на тракторе могу запросто. Все думают: что Макар? Телячий сторож… А со мной за руку здоровались знаешь какие люди? О-го!

Фантазия опять увлекла его, он говорил и говорил, размахивая руками, и горящие глаза его ждали от меня чего-то. Может быть, удивления, восторга или поощряющей улыбки.

В глубине заволжских степей стоит село. На перекрестке двух улиц — площадь с маленьким садиком посередине, где никнут осыпаемые пылью и вьюгами, одичавшие без ухода деревья и обглоданные козами кусты. По воскресеньям на площади шумит базар, а в будни пустынно и тихо.

На самом бойком месте, там, где оживленнее всего воскресное торжище, смотрит на площадь тремя окошками Дом колхозника. Это по вывеске. Но одни называют его усмешливо «Гранд-отель», другие ласково — «Люсин маячок».

В доме три комнаты для постояльцев: большая — для мужчин, поменьше — для женщин, и еще одна, самая благоустроенная — для необыкновенных особ, которых поселяют сюда только с разрешения самого высокого районного начальства. Есть еще комната-боковушка, переделанная из кладовки. В ней живет Люся.

Люся, очень молодая, цветущая броской и дикой красотой, заведует Домом колхозника. Так именуется ее должность. Но других должностей по штату не положено, и она делает все: убирает помещение, моет полы, топит печи, стирает белье, кипятит воду, получает с жильцов деньги и выполняет еще уйму всяких обязанностей.

Три года назад Люся была ученицей последнего, выпускного класса средней школы. Примерная девушка, которой учителя предсказывали с ее способностями заманчивую будущность, вдруг всех удивила неожиданной выходкой. На школьном вечере ее пригласил танцевать одноклассник Ленька Байкалов. «Потанцуем по старой дружбе», — сказал он. Люся, не говоря ни слова, размахнулась и влепила ему такую звонкую пощечину, что в зале начался переполох.

Потом ее поведение обсуждали на собрании старшеклассников, на педагогическом совете, допытывались, требовали ответить: за что оскорбила она товарища, зачем устроила скандал? «Спросите его», — кивала она в сторону Леньки Байкалова. А Ленька твердил одно и то же: «Не знаю за что, не понимаю…»

Сбавили Люсе поведение на четверку, и при каждом удобном случае все, кому хотелось, показывали на нее пальцем: она запятнала школу.

Ни оправдываться, ни объясняться Люся не хотела. Стала молчаливой, замкнутой, а училась по-прежнему хорошо, не давая повода для новых придирок.

Как-то в середине зимы Люсе велено было прийти после уроков к директору школы. Директором много лет была пожилая, седая женщина, слывшая в районе опытным педагогом. Она очень дорожила этой славой и ходила, высоко держа голову.

— Стань вот тут.

Люся стала на указанное место у стола, за которым сидела директор.

— Людмила Постникова!..

— Да, я слушаю вас. — Люся слегка поклонилась.

— Разговор будет между нами. Понятно?

— Да.

— Я узнала… Мне доложили… — Женщина покашляла, переложила с места на место папку на столе. — Недавно был медицинский осмотр… Врач ничего не сказал тебе?

— Нет, Татьяна Михайловна.

— У нее… у врача закралось подозрение, что ты… одним словом, желательно было бы пройти тебе специальное освидетельствование.

Люся вспыхнула, лицо покрылось красными пятнами, глаза смотрели на Татьяну Михайловну и ничего не видели.

— Никто не узнает, — вполголоса говорила директор. — Но это надо для твоей чести.

Люся откинула назад голову, тряхнула косой и, чуть-чуть прищурясь, посмотрела на женщину, которая годилась ей чуть ли не в бабушки.

— Позвольте мне самой заботиться о своей чести.

— А честь школы, Постникова?

— Вот это-то вас беспокоит больше всего…

— А как же иначе? Общественное должно стоять на первом месте.

— Слыхала. — Люся усмехнулась. — Вам по должности положено это говорить.

— Как ты разговариваешь со мной! Никакого почтения…

Что-то еще говорила Татьяна Михайловна, но Люся слушала рассеянно. Она смотрела, как все больше краснеет лицо женщины, как нервно вздрагивает верхняя губа ее с бородавкой, покрытой пучком волос, и как гневно смотрят на нее испуганные и властные глаза. «Она, наверно, от рожденья такая… правильная», — подумала Люся и чуть не произнесла прозвище директора: «Аксиома».

— Ты не слушаешь меня! — закричала Татьяна Михайловна, и голова ее затряслась, как у старухи.

— Слушаю.

— Чего я говорю тебе?

— Истины, Татьяна Михайловна.

— То-то. А выводы для себя сделала?

— Какие же?

— О чести девушки.

— Я — не девушка.

— Что-о? — Татьяна Михайловна в ужасе обхватила руками голову. — Что ты сказала? Повтори! — Теперь она потрясала руками.

— Я— не девушка, — повторила Люся вызывающе.

— И ты смеешь еще улыбаться!.. Или издеваешься надо мной?

— Я говорю серьезно.

— Серьезно?.. — Татьяна Михайловна вдруг притихла, потом примирительно сказала: — Не верю. Просто ты обозлилась и наговорила тут всякого… Я направлю тебя в поликлинику…. ты сама заинтересована в этом. Честь девушки… честь моей школы.

— А если подтвердят мои слова?

— Что ты каркаешь!… Подтвердят, тогда на педсовете разговор будет.

— Вы можете сейчас на педсовете поставить.

— Как же это? На основании чего?

— С моих слов.

— Со слов? Без документа?

— А документа у вас не будет. Поняли?

— Пошла вон! — Татьяна Михайловна схватила дрожащей рукой графин с водой. — Постой!

Люся вернулась к столу, ждала, пока Татьяна Михайловна пила, стуча зубами о стакан.

— Ладно, Постникова! Довела ты меня до такого состояния… Не ожидала я от тебя. — Она внимательно оглядела ученицу, подумала и сказала: — Нервы с вами какие надо иметь. А?.. Даже у меня выдержки не хватило… Ну ладно, никуда я тебя посылать не буду. Иди!

Домой Люся шла медленно, разбитая, отупевшая. И все думала о директоре: «Трусиха «Аксиома». Побоялась настаивать на поликлинике: скандал может получиться. Только она ничего не знает, ничего…»

Мать встретила ее с тоской в глазах:

— Зачем тебя к директору-то?

— А ты откуда знаешь?

— От Аньки. Спрашиваю про тебя, а она говорит, к директору тебя вызвали. Ай опять чего выкинула? Опять набедокурила?

Поблекшие уже глаза матери бегали по лицу Люси, пронзали ее, пытали.

— Не беспокойся, мало ли зачем вызывают к директору.

— Ну, слава богу! — Мать повеселела, утерла ладонью сморщенный рот, подтянула концы платка под подбородком. — Не говорила с директором-то, может, вернут по-ведение-то на пятерку?.. Эка важность — парню по морде съездила. Кабы девке — другое дело. А парням иной раз приходится по носу давать.