Алитет Немтушкин - Мне снятся небесные олени

Амарча, глядя на огонь, вспомнил летние разговоры про имена и задумался. «Наверное и вправду я опоздал родиться, — думал он. — О чем ни спросишь, все, оказывается, уже было». В мечтах он иногда видел себя ловким, сильным богатырем Бэркэном или Ховоко, умеющим ловить на лету стрелы противников, прошивать насквозь пятерых быков, поставленных вплотную, ловко, не хуже белки взбирающимся на деревья; но те времена давно прошли, они теперь только в преданиях живы да в памяти стариков.

Иногда хотелось быть Ивулем. Он вроде и дурачок, но всегда в конце сказки оказывался самым умным и самым хитрым.

Но то в сказке. А надо бы в жизни стать кем-то настоящим, все умеющим, ловким и сильным. Тогда Амарча сделал бы все, что захотел. Добыл бы много-много белок и соболей, лосей и диких оленей, во всех чумах была бы еда, и все говорили бы: «Амарча вырос настоящим кормильцем! Есть что поколупать в зубах! Не скучно нашим животам! Ай да Амарча!..» Так говорили бы люди. И еще хорошо было бы вернуть дедушке Бали глаза, оживить всех добрых людей, ушедших в Нижний мир: отца Кинкэ, мать… Вот жизнь была бы! Вечное лето стояло бы, солнце, тепло, вернулись бы птицы… Здорово было бы…

Почему о хорошей жизни надо только мечтать?. Кто такие фашисты и чего они напали на нас? Оленей у них, не было, что ли, или своих женщин им не хвастало?

Раньше, в давние времена, Хэйкогиры тоже воевали с пришельцами с Ангары. Тоже горе и слезы в стойбищах были. Столько, говорят, слез пролито, что из них получилась младшая сестра Тунгусок — Ангара, река из слез. Чистые-чистые воды, все камешки можно пересчитать на дне…

— Ты где? Не слышишь, оглох, что ли?

Оказывается, бабушка давно уже что-то говорит ему. Амарча очнулся от своих мыслей.

— Принеси сухих веток — надо костер оживить, белок варить будем.

Амарча накинул старый зипун, нахлобучил шапчонку, и выскочил на улицу. Огляделся — никого. Изо всех чумов валил дым, в воздухе мелькали искорки костров. Видно, соседи тоже кипятили чай и варили что-то в котлах.

И в Госторге топилась печка. Тетя Наташа, наверное, собирается стряпать лепешку, на кухне возится. В большой комнате горит лампа, и ее свет яркой полосой лежит на снегу. Хорошо у Фарковых: у них по вечерам светло, как при солнце, и всегда тепло. Говорят, что скоро и у эвенков будут такие же дома, тогда зиму можно будет легко обманывать. А в чуме надо постоянно жечь дрова, если не хочешь окоченеть.

Амарча набрал охапку сушняка и нырнул в темный прогал чума. Отряхнул от снега бакари [30] Бакари — меховая обувь. , бросил наземь сучья.

Бабушка расшевелила костер, подкинула новых дров.

На улице послышались скрипучие шаги. Бабушка Эки и Амарча, как по команде, вернее уже по привычке, повернули головы к двери. Человек глухо кашлянул, и они узнали председателя артели. Слышно было, как он отряхивал рукавицами снег с унтов, топал ногами, потом распахнулась лосиная шкура, и вошел Черончин. Шагнул к костру, кряхтя, шумно дыша с присвистом, сел напротив бабушки Эки.

— Каданре! [31] Каданре — восклицание усталости. — простонал он.

— В твои-то годы грех на усталость жаловаться, — сказала бабушка.

— С утра на ногах, — словно оправдываясь, опустив голову, ответил Черончин и попросил: — Налей чаю. Внутри все горит. Хух!..

— Чего ты в лесу-то делал? На охоту вроде не ходишь. — Эки налила кружку густого ароматного чая и подала гостю. Тот, обжигаясь, пофыркивая, жадно выпил.

— Какой из меня охотник? — через минуту заговорил он. — Задыхаюсь, воздуха не хватает. Легкого-то одного нету. Прострелили насквозь, а потом вырезали. Ладно, что русские все умеют, случись такая беда дома, давно закопали бы…

Черончин и Шилькичин считались в стойбище самыми знающими людьми. Где только они не бывали, даже в других странах; видели множество городов. Из рассказов Черончина мы уяснили, что город — это большая каменная фактория и людей там как в муравейнике, И главное — они никогда не работают, днями и ночами снуют по улицам, катаются на машинах и высматривают, где что плохо лежит.

Вез Черончин с фронта подарки домой — шелковое платье жене, игрушки ребятам и штык от винтовки — хотел похвастать перед сородичами необыкновенной сталью, но они у него вмиг исчезли. Только, говорит, поставил свой мешок, начал оглядывать огромный зал, ища окошечко, чтобы купить билет на пароход; хотя и с трудом, но все же нашел кассу, только собрался мешок взять, а его и нету! На глазах исчез!

Не дай бог нашему человеку одному оказаться в городе. Туда-то, на войну, рассказывал Черончин, их стадом провезли, где выходить, куда заходить, все говорили, а вот когда возвращался обратно, тут уж одному пришлось ехать. Страху натерпелся на всю жизнь. В поезде так спать не давали. Чуть только задремлешь, сразу несколько рук ощупывать начинают. Деньги ищут!.. Как там живут люди, так и не разобрал. Придешь в контору, смотришь — сидит человек за столом, ничего не делает, однако большие деньги за это сидение получает…

— Наверное, за грамоту платят, — предполагали люди.

— Может, и за грамоту, — соглашался Черончин. — Только я так и не понял, откуда еда-то у них берется… Ну, положим, мы выучим своих ребят все станут такими начальниками, как Кирэктэ, а кто будет пастушить и добывать пушнину? Желудок-то каждый день есть-пить просит, бумагой его не накормишь?

— Ты что, умнее русских, что ли?

— Нет, не умнее, конечно, а сообразить тут никак не могу. Вижу, что грамотным легче, а откуда должна еда браться — не знаю.

— Нашел о чем думать! Пусть начальники мозгами шевелят, ты расскажи нам еще о городе. Там-то, небось, не дураки живут.

— Да, там умные люди живут… Пройдошистые, мы так не умеем… Ладно, что дом военкомата я запомнил. Без затесов нашел и говорю начальнику: «Мешок мой ушел!»

— Как ушел? Он что, с ногами? — хохочет майор. Веселый человек попался. — Смотри, говорит, как бы твоя голова не ушла. Здесь, брат, не тайга, ухо востро держать надо, обидно будет, если после войны с тобой что-нибудь приключится. — Открыл дверь и кому-то закричал: — Брюханов! Где Брюханов? Позвать сюда!

Через некоторое время зашел мужчина и сразу бросился обниматься:

— Друг, однако мы земляки! Ты с какой фактории будешь?

— Из Суринды, — говорю.

— Так, пехота! А я в Бур еду!..

Рассказал я ему про мешок, он опять меня хлопнул по плечу, плюй, говорит, на эту ерунду, не огорчайся, живы-здоровы остались, а этого добра наживем!.. Вот с ним и добирались мы дальше. Хороший человек Кеша Брюханов…

— Может, и наши мужья так сгинули, — вздыхали женщины, послушав рассказы Черончина.

…Выпив кружку чая, председатель сам дотянулся, до чайника, налил еще.

— Эки, я пришел вот о чем тебя… попросить. Помоги, если можешь, изгородь сделать. Пастухи вот-вот должны подогнать оленей к Бугоркану. — Черончин махнул рукой за реку. — А у нас еще не готово. Места-то там раньше ягельные бывали.