Алитет Немтушкин - Мне снятся небесные олени

Сыновья и Колокан шумно поддержали ее. Не каждый день в чуме такие новости!

Развязались языки. Вспомнили, как три года назад через их летнюю стоянку проезжала молодая русская женщина Глафира Макаровна Устинович. Она записывала в тетради каждую мелочь, расспрашивала о жизни в тайге, об охоте, обычаях, о сказках и преданиях, обо всем. Удивлялись люди, зачем ей это? Разве есть что интересное в их кочевой жизни?

Эта удивительная русская женщина смешно коверкала эвенкийские слова, но разговаривать с ней можно было. Она сама охотно рассказывала про новую жизнь, про сказочный Ленинград, где бедняки поднялись на своих богачей, побороли их и установили свою, справедливую, власть. Лозунг у власти таков: кто не работает, тот не ест!

Кинкэ сразу привязался к этой необыкновенной женщине, внимательно слушал ее, сам о чем-то расспрашивал. А перед отъездом она вдруг сказала Колокану:

— В Ленинграде открывается институт Народов Крайнего Севера. Будут учить ваших детей, чтобы понимали язык бумаги, чтобы у вас была своя национальная интеллигенция. Я заезжала в Нербоко, в ваш центр, и договорилась о нескольких учениках. Хочу, чтобы учился там и Кинкэ. Он способный, умный юноша. Думаю, когда овладеет грамотой, станет настоящим хозяином своей земли. Какое будет ваше слово?

Обращение русской женщины понравилось Колокану, но он молчал, словно обдумывал сказанное, а Эки не смела лезть со своими советами — ее не спрашивали, как ее спрашивали и Куманду, старшего брата, он еще без жены, без своего чума, значит, и он — безголосая рыба. Слово было за Колоканом.

— У нас вера такая: мужчина должен быть добытчиком, кормильцем своей семьи, — сказал неопределенно отец.

— С грамотой-то он лучше прокормит, — стояла на своем женщина.

Эки взглянула на сына и поняла — в мыслях тот давно уже далеко кочует. Поняла, но вопреки себе заговорила:

— Разве это дело — мужчине с бумагами возиться? Кто будет за оленями присматривать? Да и тори пора готовить, не век же ему со стариками жить…

Не успела договорить, как ее перебил Колокан:

— Ча! Кто здесь хозяин? Не мной было сказано: волос длинный, а ум короткий. О вас, женщинах, сказано. Это и тебя, матери моих детей, касается!.. Моя речь такова: если едут другие, пусть и Кинкэ наш новую тропу осваивает. Чем он хуже?

Так неожиданно решилась его судьба, и Кинкэ вместе с женщиной уехал куда-то на край света.

Первое долгожданное письмо, успокоившее сердце Эки, получили к Новому году, когда уже закончили осеннюю охоту. Каждый человек, побывавший в чуме, желал послушать, о чем пишет Кинкэ. По нескольку раз перечитывали письмо. Люди радовались, что Кинкэ жив и здоров, вслух одобряли его заботу о здоровье родных, об охотничьем промысле и недоуменно замирали, когда Кинкэ описывал город.

«Что можно рассказать о городе? — спрашивал Кинкэ и сам же отвечал. — Боюсь, что из моего письма вам не все будет понятно. Тут, как сказителю, нужно время, чтобы все объяснить. Чудеса здесь на каждом шагу.

Город в основном состоит из камня и железа, куда ни кинь взгляд — всюду камень и железо, даже берега реки Невы и многочисленных речек одеты в камень. Дороги и улицы гладкие, как доска. По ним день и ночь, гудя и свистя, снуют машины и трамваи. Без лошадей большие железные санки бегут по улицам, возя людей и всякие грузы. Трамвай, тот еще больше, еще сильнее, потому что сколько людей не влезет в него (некоторые даже висят с боков и сзади), все равно везет.

И дома здесь тоже каменные, громадные, как скалы. Окошко на окошке сидит, как большие каменные норы. Комнаты в них есть такие огромные, как наша поляна в стойбище. Все эвенки вместе с оленями, собаками могут войти, да еще место останется. Они такие высокие, что загораживают все: и деревья и солнце. Скучно глазам. В первое время мы все скучали, очень хотелось домой… Ходить по улицам мы боялись. Думали, вдруг зазеваешься, выскочит машина из-за угла и задавит. Гул, лязг, скрежет железа, гудки и свистки машин, казалось нам, с ума сойти можно. Мы плохо спали по ночам, постоянно вздрагивали и вскакивали…

Выдали нам тут русскую обувь — сапоги, теперь-то привык я к ним — хожу, город разглядываю, а поначалу тяжело было, будто в оленьих башмаках [34] Олений башмак — путы; палка о ременными застежками на концах. . Но без сапог еще хуже — в первые дни я все ноги об камни отбил…

Привыкаю я помаленьку, и город начинает мне все больше и больше нравиться. Может, это еще из-за того, что у людей тут сердца не каменные, а добрые и отзывчивые. К нам все здесь хорошо относятся. Каждый день вижу Глафиру Макаровну, которая учит нас, эвенков, и сама учится эвенкийскому языку…»

…И вот Кинкэ летом вернется домой. Будет толмачом на суглане. Как же не порадоваться такой вести?! Всю ночь пылал костер, слышался нескончаемый разговор. По этому случаю и у Колокана язык развязался — вспоминал, он родовые сугланы, покруты в русских деревнях.

С тех пор семья Хэйкогиров, и особенно сердце Эки жили ожиданием лета. Мать начала считать дни, но это оказалось таким мучительным занятием, что она вскоре оставила его. Потом она поняла — надо постоянно давать своим рукам и голове работу, так незаметнее летит время. С раннего утра, хотя и раньше она не сидела без дела Эки начинала возиться с котлами, посудой, едой для собак, аргишила на новые стоянки, день и ночь не давала себе роздыху. Муж с сыновьями шутили:

— Видать, у тебя еще одни руки выросли, мать?

— У меня крылья выросли!.. А вы не смейтесь, лучше о помощницах мне подумайте, а то останетесь бобылями. Я помогла бы ребятишек нянчить… Тебе, Куманда, пора уже своим гнездом обзаводиться. Я слыхала, Чемды свою дочь хотят за старого Майгунчу выдать. У него оленей — как муравьев в лесу. Не у каждого ума хватит их сосчитать. Вот и будет, бедняжка, второй женой у старика…

Куманда нахмурился.

— У нас тоже хватило бы оленей, — продолжала мать, заметив, как он опечалился. — Но не знаю, кому их готовим. Ты, отец, не решил, к кому пойдем за «уздой согласья»?

— Лето покажет. Может, с Чемдами летовать будем, — отвечал, чуть улыбнувшись, Колокан.

Значит, и отец заметил. Куманде нравилась девушка.

Пришел месяц Телят — самое желанное для эвенка время. Появление олененка — вот настоящая весна! Ведь оленята — самые красивые и самые желанные цветы тайги и тундры! У таежников одна мысль: хороши бы все важенки оленят подарили. Вот счастье было бы!

Но и хлопотное это время. За каждой важенкой нужно глядеть в оба: чтобы олененок не на снегу родился, иначе не жилец он на белом свете, а для этого надо уметь солнечные, открытые места выбирать. Любую мелочь надо предусмотреть. «Лучше жену потерять, чем оленя» — так в старину говорили.