Алексей Югов - На большой реке

— Вот именно! — проворчал, смеясь, Андриевский.

Засмеялась и Августа Петровна и сразу повеселела.

«Ментор» и его «Телемак», возбужденные шампанским, долго не могли уснуть тогда, после семейного ужина. Курили. Смотрели в темноту. Неторопливо беседовали о разном.

Выполняя обещанное, Сатановский провел «буровую разведку» в сердце своего «юного друга»: так именно любил он называть его. И это не стоило ему особых усилий. Игорь сам жаждал открыться своему «учителю жизни».

Тому оставалось только слушать да изредка бросить какой-нибудь наводящий вопрос.

По огоньку папиросы, плавающему во тьме, видно было, что Игорь привстал с подушки и полулежал, опираясь на локоть.

— Ананий Савелыч! — слышался его взволнованный голос. — Я боюсь, что даже вам не понять того чувства, какое я к ней испытываю!

В ответ раздается снисходительный смешок Сатановского.

— Ну конечно, мой юный друг! — произносит он. — Ведь любовь — это открытие вашего поколения! Что же делать? Мы, старые олухи, и не подозревали, что существует такое замечательное явление — любовь! Дорогой мой! Был ведь и я юношей, уверяю вас!

— Не «вас», а «тебя». Мне приятнее, когда вы говорите мне «ты».

— Хорошо. Пусть будет так. Не сердись, Игорь, но на твою девочку не только ты один заглядываешься: чертовски хороша!

— Ведь правда? — радостно восклицает Игорь. Видно было по огоньку папиросы, что он уже сел на постели и повернулся лицом к собеседнику.

— Сколько ей лет, твоей Кармен? — спросил Сатановский.

— Двадцать два.

Слышится неопределенное хмыканье.

— Что? — обеспокоенно спрашивает Игорь, и чувствуется, что он готов соскочить со своей кровати и зажечь огонь, только чтобы увидеть, с каким выражением лица произносит это свое «гм» его наставник. — Разве это много — двадцать два?..

— Нет, напротив. Это возраст расцвета. Это весна девушки.

— Так почему же вы, когда я сказал, то...

— Могу я быть с тобой откровенным?

— Ну конечно. Что за вопрос?

— Обещаешь не впадать в свирепость?

— Обещаю.

Игорь весь замер. И Сатановский начинает говорить — медлительно, подыскивая выражения.

— Видишь ли, Игорек, двадцать два года — это и немного и много для девушки. Скажи: тебе было бы безразлично, любила до тебя кого-нибудь твоя Клава?

— Нет, конечно. Но почему вы...

— Постой, постой, я не собираюсь уклоняться. Скажу все... Видишь ли, Игорек. Я знаю жизнь, конечно, несравнимо больше, чем ты, ибо ты мне почти в сыновья годишься. Ты, как свойственно и твоему возрасту и твоему благородному сердцу, идеализируешь людей. В особенности девушек.

— Нисколько! — задетый за живое, горячо возразил Игорь. — Я вижу, что вы сами идеализируете наше поколение. Нашли идеалистов!

Игорь рассмеялся.

Сатановский помолчал.

— Допустим, — отозвался он. — Грустно, конечно! Но не об этом начали мы разговор. Клаве твоей двадцать два года. Она очень здоровая, очень красивая девушка. Надо полагать, лет с шестнадцати подвергается самым грубым атакам со стороны парней, молодых мужчин, которые в этом кругу, ты сам знаешь, не очень-то склонны к платонической любви! Короче говоря, — прости за жестокость! — она, конечно, давно уже не девушка.

— Ложь! — выкрикнул Игорь, и огонек папиросы, отшвырнутой им, описал во мраке огненную кривую.

Игорь откинулся на подушку. Он тяжело дышал.

— Я бы попросил вас, Игорь, взять обратно свои слова! — сказал Сатановский, и слышно было, как в темноте он нашаривает свою одежду, которую он клал всегда в образцовом порядке на стул возле кровати. — Иначе, — продолжал он, — к великому моему сожалению, я сию минуту принужден буду, невзирая на глубокую ночь, покинуть ваш гостеприимный кров!

Боясь, что Сатановский сейчас уйдет, Игорь перебежал к нему и стал его удерживать:

— Ананий Савелыч, простите меня! Это вырвалось у меня. И это не к вам относилось. Я подумал: кто-то насплетничал на нее. Клава — чистая, строгая девушка. Уверяю вас... Конечно, пристают к ней. Но, во-первых, она очень, очень сильная, как толкнет в плечико, так, пожалуй, и не устоишь. А потом... — Тут он даже рассмеялся — вспомнилось что-то смешное. — Вы знаете, у нее есть одно волшебное словечко: скажет его, и самые наглые... отсыхают.

— Это любопытно. Что же это за словечко?

— «Отсохни»!

— Оригинально... Но, видите ли, Игорь... Впрочем, вы опять взорветесь. Помолчу.

— Говорите. Даю вам честное слово — нет.

— Подобная искусность в самозащите у девушек обычно приходит вместе с некоторым... опытом.

Игорь молчал.

— Милый мой юноша, так вы ее очень любите?

— Да. Очень. Я все равно женюсь на ней.

— Но вы же знаете, что это убьет вашу маму.

— Маме не угодит ни одна!..

— Ситуация, я вижу, серьезная... Но, быть может, ты ошибаешься, Игорь? Внушил себе. Ведь и так бывает.

Игорь горячо стал возражать:

— Вы говорите, «внушил»! А почему же, когда я у нее в комнате и смотрю на нее, я так счастлив, что целые часы проходят, а мне кажется, что я только что пришел? Почему, когда она ходит передо мною, стряпает там какие-нибудь оладышки к чаю, — в ситцевом платьице в клеточку, очень, очень скромно одетая, — а я смотрю... Вся она упругая, крепкая... И эти самые клеточки перекашиваются у нее на бедрах... И вот я всем своим существом начинаю тогда понимать, что все, чем только человек может обладать, ну все решительно — чепуха перед этими вот перекошенными клеточками. Только бы сидеть и смотреть!

— Бедный мальчик! И он принимает это за любовь! Типичное, Игорек, чувственное влечение.

— Неправда. С Клавой мы даже ни разу не поцеловались. А мы знаем друг друга почти полгода.

— Ну вот это самое и говорит, что я прав. Подумаешь ведь, страдания молодого Вертера! Не в духе эпохи. Слушай, Игорь. — Сатановский отечески ласково положил руку на плечо юноши. — Из любви к тебе я поделюсь с тобой кое-чем из тактики и стратегии. Проверено!

— Нет, Ананий Савелыч, я вам очень благодарен, но Клава не такая! Не стану и пробовать! Обойдусь без вашей «тактики» и «стратегии»!

— Как хочешь, Игорек, как хочешь... Но тогда я боюсь за тебя.

В дверь постучали.

Даже Сатановский вздрогнул. Секунду не отзывались: уж не послышалось ли? Нет, стук повторился.

— Да, да!

Дверь открылась — вошла Августа Петровна.

— Не зажигайте света, — предупреждает она взволнованным и хрипловатым спросонья голосом. — Я в халате... С Николаем Карловичем плохо... Надо вызвать неотложную помощь... А ты, Игорек, приготовь машину...

— Да, да, мы сейчас! — сказал Сатановский. — Но что с ним?

— Что-то с желудком. Рези ужаснейшие. Чуть не кричит. Ах! — сказала она. — Это все проклятые его консервы! Вышвырнула я их на помойку...

Врач «скорой помощи» определил у главного инженера острое отравление недоброкачественными продуктами. Приняли срочные меры. Но и промывание желудка не помогло. Это было похоже на дизентерию. Андриевского отвезли в больницу.