Алексей Югов - На большой реке

В итоге этот предатель очутился на строительстве гидроузла.

— Скажите, — спросил его следователь, — чем объяснить выбор вами именно этого объекта?

Ответ последовал в форме нагловатого полувопроса:

— Неужели только вы одни понимаете, что́ значит десять миллиардов киловатт-часов ежегодно?!

Помолчав, матерый диверсант добавил:

— А главное — престиж!

Следователь сначала не понял его:

— Не понимаю, о каком престиже вы говорите.

— Что ж тут не понимать! — ответил Сатановский, скосив глаза в угол и перекошенным, искаженным ртом выпуская дымок. — Москва на весь мир объявила, да и неоднократно, что этой зимой ГЭС дает первый ток... Ну, если бы... вы понимаете... то пришлось бы чуточку отодвинуть это событие... лет этак на пяток...

Отвечая на вопрос о своих жертвах, о завербованных им и, наконец, о том, чем он руководствовался, заводя подчас назойливо те или иные знакомства, он сказал между прочим:

— А насчет знакомства — что ж тут неясного? Обычное в нашей работе... — Подумав, он усмехнулся и прибегнул для объяснения к одному специальному термину из области георазведки: — От каждого я пытаюсь взять керн!

Керном называется тот маленький столбик исследуемой породы, та проба, которая выбуривается и захватывается пустотелой коронкой бура, извлекаемого затем на поверхность земли.

— Бросьте! — брезгливо остановил его следователь. — Это сравнение к вам не подходит. Не оскверняйте чужую профессию. Стрептококком, заразой льнули вы к каждому, ища слабых, податливых, восприимчивых к заразе!

Сатановский отвернулся и молча пожал плечами. Его увели.

Второго допроса не было. Очная ставка не состоялась: в ту же ночь Сатановский был найден мертвым в своей камере. Под коронкой одного из задних зубов у него спрятан был микроскопический стеклянный шарик с мгновенно умершвляющим ядом.

Леночка Шагина пришла, как договорились, на консультацию к Синицыну по «предварительно напряженному бетону».

Завтра ей надлежало сдавать «сопротивление материалов» — один из запущенных ею предметов из-за увлечения танцевальным кружком.

У Аркадия была теперь отдельная квартира.

Его еще не было, но Леночка давно уже привыкла открывать дверь в этих случаях сама, входить и дожидаться хозяина, зачитываясь книгами из его богатой библиотеки.

Аркадий был уже давно не тот, каким знала она его в первые годы по приезде на эти тогда еще пустынные берега. Сошла с него пена энциклопедичности и та кичливость разнообразнейшими познаниями, которая так раздражала в нем и девчат и ребят и за которую его прозвали тогда Брокгауз-Ефрон.

Теперь уже не тем он гордился, что из него всегда можно было вынуть справку и о том, когда погибла Помпея, и скольких лет скончался Тициан, и что сказал Остроградский о неэвклидовой геометрии Лобачевского, а тем, что Лощиногорский дворец культуры был возведен под его руководством и что он, Аркадий Синицын, строил лощиногорскую замечательную баню.

Леночка любила вспоминать, как, заспорив о каких-нибудь именах и датах, далеких от гидростроения, ребята решали: позвонить на первый стройучасток — «Аркашке», и справка, данная им по телефону, считалась решающей.

Теперь подобных справок он уже давать не любил, но зато старые практики-прорабы нередко искали разрешения своих сомнений и споров у «Аркадия Павловича».

Что же касается теоретических его познаний в предметах индустриального института, то редкий из гэсовских «вечерников» не пользовался консультацией инженера Синицына. На это полезное дело его привлек и поставил в порядке комсомольского поручения еще три года тому назад Иван Иванович Упоров.

— Наш профессор! — с чувством и гордости за старшего товарища и признательности к нему говорили о Синицыне «вечерники».

Убедил он и Леночку Шагину усиленно взяться за «обрубание хвостов». Она вначале уныло сопротивлялась этому.

— Ничего не выйдет, Аркаша! Уж очень я запустила — выгонят меня.

— Не выгонят. Мало для тебя общих консультаций — буду в индивидуальном порядке заниматься с тобой. Только захоти! Если решила, я могу переговорить с преподавателями об отсрочке. Они знают, что если я поручился за кого — закон!

И вот уже четвертый предмет из числа «заложенных» должна была завтра сдать Леночка.

Вошел Синицын. Лена сидела в задумчивости, уныло опустив голову.

— Вот те на! — сказал Аркадий. — Оказывается, и Елочка может стать плакучей ивой!

Былая склонность к остротам у него осталась.

На Лену эти его слова, сказанные просто и весело, произвели действие, которого он не ожидал.

— Не напоминай! — как-то страдальчески вырвалось у нее.

— Что не напоминай?

— Ах, ты не знаешь: эти самые слова, что я плакучая ива, она мне сказала.

— Кто она?

— Балерина.

— А-ах, вот как! Ты, значит, все еще не можешь забыть свои мечты о балете?

— Асхат счастливый! Вот исправит ему этот хирург ногу, и поступит он в балетное училище. А мне только и осталось смотреть «Лебединое озеро»...

Синицын особо остро почувствовал любовь к ней. Он давно любил Леночку, но как-то, в силу свойственной ему привычки, что ли, выражал свое чувство уж очень мудрено или шутливо.

Однажды, например, когда она упрекнула его, что из Сочи он ей не написал ни одного письма, а говорил, что дня без нее прожить не может, Аркадий смутился, а потом взял карандаш, черкнул формулу на листке блокнота и подал ей.

— Вот тебе объяснение.

Лена изумленно прочла вслух:

— Не понимаю, что это значит.

— Вспомни.

— Ага! Закон всемирного тяготения Ньютона, — припомнила она. — Ну и что же?

— Вот это и есть... — все более краснея, отвечал Аркадий. — Вспомни, как он звучит, этот закон!

И, видя, что Леночка усиливается вспомнить, он сам подсказал ей:

— Между всякими двумя материальными частицами, — прочел он полушутя-полусерьезно, — действует сила тяготения. Она прямо пропорциональна массам обеих частиц и обратно пропорциональна квадрату расстояния между этими частицами.

— Так! — поняла, наконец, и рассердилась Леночка. — Попросту: с глаз долой — из сердца вон! Чем дальше уехал, тем меньше писем буду писать? Я вот сейчас увеличу тебе квадрат расстояния: убирайся сейчас же и не смей больше подходить!

Он едва вымолил у нее прощение.

Сейчас, взяв Леночку за руку, Аркаша Синицын говорил, утешая ее:

— Леночка! Перестань ты грустить о том, что не могло сбыться! Подумаешь, только и свету в окошке, что балет! Я уверен, если бы ты попала в балетную школу с детства, то из тебя вышла бы прекрасная балерина. Ну, не суждено было стать балериной — будешь отличным гидростроителем. Я так буду стараться для тебя. Ты такая умница. Да мы живо догоним всех. Все хвосты пообрубаем.