Алексей Югов - На большой реке

Этого ее почти приказания выполнить не удалось: мальчика назвали Андреем. Часто, приговаривая над ним, Наталья Васильевна любила называть его «Наташенька ты моя».

Однажды морозным воскресным утром, когда Натальи Васильевны не было дома, понянчиться с Андреем пришлось самому отцу.

Бороздин, схватив по-мужски, неуклюже и обеими руками, снизу украшенный кружевами и повязанный голубою лентой тугой конвертик, в котором покоился сынок, ходил по комнате с ним и слегка покачивал и что-то напевал. Стоило ему приостановиться, и младенец начинал выражать недовольство. По-видимому, приближалось время кормления.

Бороздин принимался разговаривать с сыном:

— Ну, брось, Андрей, потерпи, сейчас прибежит твоя мамка! Будь мужчиной. Эка, подумаешь! Вот вырастешь — вместе с тобой будем гидростанции строить. Не плачь, не плачь! Что? Или боишься, что до тех пор все ГЭСы выстроят?.. Ну, ну, не плачь: найдем и тебе работу. Атомные станции будем с тобой строить!

Слышно было, как открылась незапертая наружная дверь.

— Это ты, Наташенька? — спросил громко Максим Петрович.

В ответ послышался бас Рощина:

— Нет, это я, Максим. Можно к тебе?

— Входи, входи, Леонид!

— Ну, уж не буду подходить близко — я с морозу, — сказал начальник строительства. — Я к тебе сейчас пешочком, с арматурно-сварочного.

— Ну как, доволен?

— Отлично. Дают фронт! Это хорошо ты присоветовал: сменить обоих. — Речь шла о начальнике арматурно-сварочного цеха и о старшем инженере. Марьин не давал мне их трогать.

И начался сам собою их привычный разговор: о строительстве, о котловане, о неполадках на бетонной эстакаде, о неимоверных трудностях укладки бетона в такую стужу, о том, что надо быстрее уходить от воды, о резком сдвиге на арматурно-сварочном, как только там вместо Назарченко избрали секретарем партбюро Лепехина и сменили начальника и старшего инженера. Сдвиг же этот наступил оттого, что сами арматурщики предложили и заставили внедрить целый ряд очень ценных и в то же время крайне простых мероприятий.

— Ты знаешь, — говорил Рощин, — я сам удивляюсь, почему ни мне, ни Андриевскому да и никому из ихнего ПТЧ [4] ПТЧ — производственно-техническая часть. не пришло раньше это в голову? Сколько времени сберегли бы! Не влезли бы в зиму так страшно!

Речь шла о работе арматурно-сварочного района. Со сменою там руководства электросварщики на бригадных собраниях выдвинули и осуществили способ цельной, в виде готового блока, подвески плитоболочек к армофермам. И это сразу дало рывок на возведении здания ГЭС. Точно так же сложную арматуру колена гигантской всасывающей трубы стали заранее собирать в виде крупных блоков, и это опять чрезвычайно ускорило монтаж. Кислород в баллонах тоже стали подавать в армируемые блоки не поштучно, а в контейнерах — по шести, по восьми баллонов сразу.

В целом то, что совершалось в эти дни на арматурно-сварочном, который прежде сдерживал укладку бетона и не давал фронта, а теперь «наступал на пятки», носило простое и уже давно известное всей стране имя: поточный метод. Но в том-то и беда была, что на арматурно-сварочном старое руководство не смогло осуществить этот метод, и теперь вот за это самое и ругал себя, и Андриевского, и старое руководство арматурно-сварочного Рощин.

— Да-а! Не говоря об Андриевском, и я не из последних инженеров. Но вот бились же как рыба об лед: всю стройку лимитировал арматурно-сварочный! — Хозяина подменяли, потому и как рыба об лед! — сказал Бороздин.

— То есть как это я — и вдруг хозяина подменял? Что-то мудрено!

— Притворяешься. Знаешь прекрасно, о чем речь.

— Послушай, Максим, я к тебе не ссориться пришел!

— Ссориться зачем? — отвечал Бороздин. — Тут и без ссоры дел-то выше головы. Не знаешь — изволь. Мудреного тут ничего нет. Мы как до сих пор социалистическим соревнованием руководили? Что мы понимали под этим руководством? А вот что. Брали план. На основе этого плана ты, Марьин, Андриевский со своим «мозговым трестом» тихо, чинно, в кабинетиках вырабатывали соцобязательства для обоих СМУ, для районов, для участков и, наконец, для бригад. Ну, потом, конечно, созывали общее собрание. Внешне как будто полная демократия — не придерешься. Зачитывают обязательства, голосуют. Принято! А по существу, эти социалистические обязательства оказывались спущенными сверху. Вот это «для» и мертвило нам социалистическое соревнование. Спущено-де соцобязательство — надо выполнять. Только и всего. Откуда же здесь пылу-жару взяться?!

А вот когда стали мы к этому делу великому по-настоящему подходить, когда новые социалистические обязательства от самих собраний пошли, хозяин-то и обозрел хозяйским оком своим поле боя да и показал нам, какие у него «внутренние ресурсы»!

— Ну, хорошо, хорошо, дошло! — полушутя-полусердито остановил его Рощин. — Я посоветоваться к тебе пришел, товарищ первый секретарь.

Секретарем партийной организации строительства Бороздин был избран всего десять дней тому назад.

Этой зимой обкому стало окончательно ясно, что Марьин не завоевал авторитета в массах. Народ осуждал его пресловутое «Давайте будем этот разговор кончать!» и его демагогические выходки, вроде следующей, например. Еще в начале ноября двум бригадам на монтаже агрегатов объединенный постройком и управление присудили крупные премии. Одна из бригад деньги эти получила. А деньги другой бригады что-то позастряли в недрах финансового отдела. Как-то ночью на монтажную площадку приехал Марьин. Круглосуточно шла напряженная сборка статора и ротора. Марьин вступил в разговор с монтажниками. И они открыто выразили ему свое недовольство задержкой премии. И ничего другого не нашел он сказать во всеуслышание, как: «Будьте спокойны, я сяду на Рощина верхом и выколочу из него эти двадцать пять тысяч!»

А вот когда во время отсутствия Рощина и болезни главного инженера надо было после перекрытия Волги стремительно перебазировать наплавной мост к защитным «бычкам» здания ГЭС, а «сесть верхом» стало не на кого, Марьин оказался банкротом и лишь безвольно созерцал, как Кусищев проваливал дело, ставя под угрозу все строительство.

И на ближайшей партийной конференции Марьин не был переизбран в партком строительства.

На бюро обкома обсуждался вопрос, кого рекомендовать из гэсовских коммунистов на пост первого секретаря. Был спрошен и Рощин.

— Дайте Бороздина! — сказал он. — Работник сильный. Народ его знает, любит. Положение вы сами знаете. Правительственные сроки под угрозой. Дайте Бороздина.

Бороздин был избран единогласно. И, однако, нашелся человек, который не удержался от ехидного словца, хотя и сам подал свой голос за Бороздина.