Алексей Югов - На большой реке

Уже с десяти утра не успевает закрываться высокая двустворчатая, обитая клеенкой на войлоке дверь его кабинета.

Народ привык: если товарищ Бороздин занят, а дело к нему неотложное, то надо попросту войти в его кабинет и сесть на один из стульев, стоящих вдоль дверной стены, да и подождать молча, пока председатель, освободившись, обратится к тебе и пригласит пересесть поближе, на кресло перед письменным столом.

Максим Петрович сегодня, как и всегда, в обычном своем черном пиджаке поверх черной рубашки, без галстука. Такого же обычая держатся чуть ли не все работники района: галстук — он ведь в жару, да еще при разъездах, одна только мука.

Невысоко над зеленым полем стола с обязательной стеклянной доской впереди письменного прибора виднеется коротко остриженная, с проседью, слегка яйцевидная голова да чуточку цыгановатое, смуглое лицо, на котором взблескивают большие глаза, когда он проворно повернется либо вправо, к отдельному столику с телефоном, или же влево, к выдвижному ящику стола, засыпанному почти до половины золотистым табаком.

Папирос Бороздин не любил.

Кстати сказать, этот верхний ящик стола — как бы общего пользования «табачный сейф» для всех его ближайших сотрудников, да и для приехавших по работе, если, охлопав свои карманы, человек обнаружит, что он без курева. Поэтому во время заседаний ящик этот всегда полувыдвинут. А сбоку стола, у стены, стоит длинный кожаный диван, и вот тем-то из членов исполкома, кто во время заседаний устроился на нем, особенно удобно запускать руку в бороздинскую «табакерку».

Послезавтра Бороздину выступать перед депутатами райсовета: сессия. Еще и еще раз просматривает он свой полугодовой отчет. Вступлением к своему докладу Бороздин берет слова Ленина о том, что избранники народа «должны сами работать, сами исполнять свои законы, сами проверять то, что получается в жизни, сами отвечать непосредственно перед своими избирателями».

Все зримо и слышимо ему в этих вот раскинутых перед ним на столе широких и расчерченных на столбцы листах отчета. Ташолка, Борковка, Татарские Выселки... И старший агроном Ново-Гореевской МТС Слащев с красным и рыхлым от частых выпивок лицом, в очках, у которых уже года полтора левое стекло с трещинкой; и расторопный и оборотистый председатель колхоза «Луч коммунизма» Стрельцов; и умница и работяга врач Ливанова, искоренительница трахомы и малярии в районе; и Анна Андреевна Лучкова, мать восьмерых детей, из которых старшему двадцать четыре года, а младшему полтора, веселая, работящая; надо бы поскорее выехать и вручить ордена — ей и Ереминой Анисье Петровне из «Пятилетки в четыре года»...

Но вот лицо Бороздина становится хмурым. Отложил мундштук с папиросой, подпер щеку рукой. В колхозах Радушное, имени Клары Цеткин и Лыняевке все лошади переболели авитаминозом. Еще бы, когда всю зиму кое-как на соломе перебивались! Две тысячи поросят «вывели в расход» по району, а теперь сами покупать поедем к соседям в смежную область... С молодняком вообще худо. Ловчат: ради того, чтобы числились «головы», покупают полудохлых телят. Вот тебе и увеличивай поголовье за счет продуктивного скота! А станешь шерстить того-другого из председателей, озлится, утупится в землю: «Ну что ж, Максим Петрович, вызывайте! Я и на бюро то же самое отвечу, что и вам: у меня земли-то две тысячи четыреста га, а работоспособных всего-навсего восемнадцать душ, — ну, что я сделаю?» «Да! — размышляет над листами отчета председатель. — На все попреки ответ один: безлюдье, рабочих рук не хватает в колхозе, уходит народ в города, а тут Гидрострой под боком: выкачивает всех, кто помоложе да посильнее. А о механизаторах — о тех уж и говорить нечего: в МТС на два трактора по одному трактористу осталось!..»

Наконец окончен просмотр этих разделов отчета. Перед ним разделы народного просвещения и здравоохранения. И лицо его светлеет. Из тринадцати миллионов рублей районного бюджета одиннадцать отданы просвещению и здравоохранению. Во вновь отстроенной больнице на сорок коек уже покрашены печи и полы. Два новых врача в районе. Две новые больницы. А в самом Староскольске противомалярийная станция, недавно возникшая, санитарно-эпидемиологическая станция и «Скорая помощь». Ясли новые открыли на сто сорок пять мест, с удлиненным днем.

Что-то нового в селе Сущевке? Археологическая экспедиция Академии наук. В восьмой, в девятый век до нашей эры влезли. Большого значения раскопки. Сам Лебедев приезжал. Да что-то не погостилось ему у нас: говорил вначале, что на все лето, и вдруг уехал...

Над перекидным настольным численником ходит красный и синий карандаш; густо заполнены его листки на целую неделю вперед: туда-то поехать непременно самому, туда-то послать заведующего сельхозотделом... В Верхне-Гореево на всю уборочную решили выделить Кулагину Лидию Сергеевну, заведующую отделом пропаганды. Что ж! Работник хороший. Баба молодец. Умница. В девчонках и за бороной хаживала, и косила, и жала, и коров пасла.

Первым, как всегда, явился секретарь исполкома Мишин, высокий, сутуловатый, бледновеснушчатый, в очках, скромница и тихоня, но в работе яростный.

Вторым пришел заведующий райфо Анциферов, «наш наркомфин», как с почтительной шутливостью привыкли называть его все работники района, побаиваясь его сурового и неусыпного ока. Побаивался Анциферова и Бороздин: случалось, и от председателя исполкома требовал Анциферов вторичной подписи на выдачу каких-либо сумм. В самой его фамилии — Анциферов — звучало слово «цифра».

Третьим вошел шумно-размашисто, как всегда, заведующий отделом сельского хозяйства Ломов, молодой агроном, светло-русый носатый здоровяк с челкой, которая закрывала ему полглаза. Ломов хорошо знал сельское хозяйство и колхозников. Смекалист и быстр на соображение. Бороздин в особенности любил его за прямоту перед любым высоким начальством. Однако его «личное дело» отягчалось одним изъяном. Год назад разведенный с женою, он стал погуливать. В пьянство не впадал, однако при своем строптивом нраве после стопки-другой становился задирист. Иной раз случались и драки. Кандидатский стаж его затянулся. Бороздин неоднократно пытался его образумить. «Да женись ты, леший, скорее, а то ведь пропадешь!» — говаривал он Ломову. Впрочем, за последнее время Ломов заметно поутих: после «строгача» нависало исключение.

Тотчас же, как явились эти основные сотрудники, пришли в движение и уже не умолкали до позднего вечера все шестерни и приводы многосложной работы райисполкома. Двухэтажный полукаменный голубой дом закипал народом.

Обедать Бороздин не пошел: у него в исполкоме было важное совещание. Стоял вопрос о подготовительных мероприятиях в затопляемой зоне. А она отхватывала у Староскольского исполкома свыше семидесяти тысяч гектаров. С этой огромной земельной площади надлежало в каких-нибудь два года перенести на высокие, незатопляемые места целый город и двадцать восемь сел и деревень. В этот же срок предстояло срубить и вывезти со дна будущего моря свыше пятнадцати тысяч гектаров леса. И вот одно за другим, то в райкоме в кабинете первого секретаря Голубкова, то в райисполкоме у Бороздина, а то у Рощина или у Журкова в управлении строительства, шли совещания с участием кого-либо из секретарей обкома, а иногда с представителями министерств.