Алексей Югов - На большой реке

В большой комнате двухэтажного стандартного дома три кровати: Орлова, Титова и Старостина. Доценко с женой занимали комнатку поменьше.

Василий Орлов сейчас один в комнате. Он сидит за общим письменным столом, покрытым исчерченной чернилами газетой, и напряженно думает, бормочет вслух, вычисляет.

— Да-а!.. Чертовы эти щиты!.. — бормочет он. — Ну, ясно: дерево он крушит. Значит, железо, сталь. Так, так... Но стальные-то щиты — они и от своей собственной тяжести так угрузнут, что потом и не выдерешь их!

На полу, поодаль от стола, на громадном листе фанеры лежит большая груда глины из котлована. Чтобы эта глина не высыхала, Василий, окончив опыты с нею, прикрывает ее мокрыми тряпками: как в мастерской у скульптора.

На фанере и на письменном столе сверкают разной ширины стальные пластины и целый набор весовых гирь.

Откинувшись на стуле, Орлов думает. Вот если он увидит это в своем воображении, тогда все пойдет на лад. Но в том-то и дело, что не видится! Нет, должно быть, без этой проклятой высшей математики здесь не обойтись!.. Сколько же вычислений? Кулибин, говорят, без нее обходился. Да в том-то и дело, Вася, что ты не Кулибин... Итак, среднее удельное давление... Но вот ковш врезался в забой, забрал грунт... Ведь в этот момент давление-то гусениц на подошву забоя еще больше возрастет! А как это высчитать? Теперь: какой прочности, какой толщины делать эти стальные маты-щиты?.. Опять загвоздка!..

Из кухни сквозь стенку доносится мягкое бухание валяемого на столе теста. Это жена Доценко, недотрога Галя, воспитатель молодежного общежития, затеяла пироги или пельмени.

Этот звук теста невольно уводит мысль Орлова к вязкости почвы, к цеплению ее частиц: «Любопытно, как скажется резкая разница в нем? Ведь и вязкость грунта у нас не одна и та же в разных частях котлована в разную погоду!»

Орлов отодвинул кресло. Подошел к зеркалу шкафа и тщательно осмотрел себя. Повязал галстук, заправил рубашку, подтянул ремешок.

Жена Доценко не только их троих, но и все вверенное ей молодежное мужское общежитие держала в струне. А надо прямо сказать, пареньки тут перебывали со всячинкой.

Она была сибирячка. В Омске окончила педтехникум.

Было в ней нечто от врожденного педагога. Двадцатилетние парни бросали недокуренную папиросу, как школьники, при одном только ее приближении. Любой из них со всех ног кидался выполнять ее поручения по общежитию.

Первое время, конечно, не обошлось без некоторых поползновений с их стороны.

Но она просто, без аффектаций и нажима, отвадила их.

Орлову она нравилась. Он чувствовал, что и он ей приятен. Но у них были ровные и дружеские отношения, не больше. Иной раз это удивляло самого Орлова. В шутку он прозвал ее Бугримовой.

— Бугримова и ее тигры! — сказал он, когда, возвращаясь из котлована, они увидели Галину возле общежития, окруженную парнями. Она говорила им что-то своим негромким, грудным голосом, а они, как мальчишки, готовые мчаться по поручениям учительницы, вытянули шеи и кивали головами.

В ее общежитии не смели «выражаться».

Захватив со стола гирьку и стальные пластины, Орлов у порога в кухню спросил, можно ли войти.

— Да что ты, Вася! Входи, конечно: ведь это ж общая кухня, — отвечала Галина Ивановна.

— Ну, как же! Ваша лаборатория.

Галина месила тесто, еще вязкое, подсыпа́ла в него муки. Полные руки ее были в тесте.

Среднего роста, крепкая, с чуточку монгольским разрезом глаз. И строга, строга, а брови выщипаны в тонкие дуги, а чулки с контурной пяткой, а платье, охваченное кокетливым маленьким передником, хотя и немножко старомодное, но изящное, с рядом маленьких блестящих шариков-пуговиц на груди и на подоле.

На затылке толстым жгутом закручены и гладко забраны кверху черные до лоска, как у кореянок, густые волосы.

Она стряхнула тесто с пальцев, забавно расставляя их, быстро обмыла руки в кастрюле, стоящей сбоку, тщательно вытерла и только потом подняла глаза на Орлова.

— Ну, чего тебе?

— Дайте мне чуточку поорудовать над вашим тестом, — сказал Орлов, кладя на стол свой груз.

Галина Ивановна удивилась, но сразу поняла, что это не шутка, что ему это нужно для какого-то дела.

— Ну, пожалуйста, — сказал она, отступая в сторону, — только давай сначала вымою твои гирьки.

Орлов засучил рукава. Подошел к тесту и первым делом бережно поставил на его расплывающийся купол гирьку. Она тотчас же угрузла. Тогда он положил на тесто стальную пластинку поменьше и снова — уже на нее — опустил гирьку. Угрузла...

Он положил самую большую и толстую пластинку. Она лишь слегка вдавила под собою упругую поверхность теста.

Присев на корточки, Орлов опускает на этот стальной поддон гирю. Пластинка еще чуть-чуть вдалась в тесто. И только! А ведь тяжесть двойная... Вот она что значит, площадь-то давления!..

Он ставит гирю то на самый край пластины, то на средину и внимательно смотрит.

— Ну, спасибо, Галя! — говорит он. — Прости, что помешал.

Она протянула руку:

— Дай вымою игрушки твои, а то костюм запачкаешь.

— Да ну, что ты!..

Но, однако, повинуется ей, как и вся молодежь в этом доме.

Вот он снова у себя за столом. Подперев голову, задумывается над листом, который вдоль и поперек покрыт цифрами и грубо начерченными набросками щита.

И снова удельный вес, давление, площадь опоры, вязкость, трение, коэффициенты... Запутался! «А, черт с ним. Вижу, но не могу!.. Вот оно что значит без инженерного-то образования. Нет, видно, не бывать «щитам Орлова»!»

Стук в дверь.

— Войдите.

Пригибаясь под притолокой, входит Высоцкий.

— Ну, вижу, — говорит он, — ты уж покумекал своей головой. Давай-ка в две головы помозгуем!

В качестве старожилов парторг Высоцкий и Зверев сквозными дворами прошли через городок на пышущее зноем шоссе.

Они шли на котлован.

Свинцово отблескивала под солнцем огромная, как озеро, площадь колхозного рынка, залитая асфальтом.

Запах малины, перетомившейся на зною, в корзинах, прикрытых лопухами, достигал до самой дороги.

Дикие осы из соседнего леса тянулись на запах ясно видимою в воздухе золотистой строчкой. Приходилось то и дело отмахиваться. По ту сторону дороги, ближе к Богатыревой горе, высился тесовый, еще не окрашенный заплот, охвативший огромную площадь: за ним, словно в обширном загоне, рядами стояли сверкающие на солнце новехонькие минские «зубры». Это было свежее пополнение для комплексных бригад.

— Душа радуется! — сказал Зверев.

Парторг рассмеялся.

— Да, эти красавцы сейчас нам, ох, как кстати!.. Работа на котловане налаживается. Теперь рванем, подымем котлован. Знамя-то у нас через Волгу ушло. Ну ничего, мы его опять на правый берег!