Алексей Югов - На большой реке

Все произошло так внезапно, что Василий не успел посоветоваться с парторгом. А в тот же день после ночной смены Борис Пантелеевич был послан по целому ряду заводов-поставщиков в качестве толкача. Ненавидя это занятие — толкачество, он все же принял командировку: дело требовало.

Прошло две недели. Купчиков молчал. Василий ощутил беспокойство. Главное, его щиты по мере углубления котлована становились все нужнее и нужнее.

Он позвонил референту.

— А-а!.. — послышался в трубку тонкий, отчужденный голос Семена Семеновича. — Помню, помню... Что ж вы волнуетесь? Если бы вы пошли обычным порядком, через свой БРИЗ, со всеми инстанциями, то, знаете, где бы сейчас были с вашим изобретением? Разве что в районном производственно-техническом отделе. Терпение, дорогой мой, терпение!

И слышно было, как Купчиков положил трубку.

Дома, в общежитии, Василия встретила Галина Доценко. В руке у нее была телеграмма, прочитанная, очевидно, уже не один раз. Галина так и бросилась к Орлову навстречу.

— Васечка!.. Ты послушай!..

Не до того ему было сейчас, но он уважал Галину.

— Прочитай, — мрачно сказал он.

Телеграмма была от Петра из Свердловска, с завода тяжелого машиностроения. Доценко сообщал, что скоро будет дома, что на заводе ему помогли, что возвращается он с целой партией «ковшей Доценко».

Орлов поздравил Галину с успехом. Он даже нашел силы принудить себя к шутке:

— Ну что ж, Галина... Ковш! Стало быть, посудина. Так ты, хозяюшка, смекай!.. И за столом чтобы у тебя ковши звенели... да не с водой!

— Уж будь спокоен! — приняла его шутку Галина.

Он прошел в свою комнату, и Галина Ивановна услыхала через полуоткрытую дверь, как, не раздеваясь, не снимая котлованских бутсов, он рухнул на кровать. Никогда прежде, даже после суточной работы на котловане, не бывало с ним так.

Она постучалась. Послышалось угрюмое: «Войдите!» Увидав, что это Галина, Орлов сделал попытку встать. Но Галина замахала на него рукой:

— Лежи, лежи!.. Я на минуточку. Ты что, не заболел ли?

— Нет... Здоров.

— Ну, известие какое-нибудь тяжелое получил? Чего ты такой?

Орлов хмуро усмехнулся:

— Никакого не получил. Вот это и худо.

— Что-нибудь со щитами твоими?

Молчание.

— Галиночка, не мучь! Расскажу как-нибудь после... А теперь не могу... Прости, но не могу...

Он приподнялся на кровати и умоляющим движением приложил ладонь к сердцу.

— Да что ты, Вася! Ты меня прости... за неуместное вмешательство. Но я думала, что могу тебе чем-нибудь помочь. Ну, отдыхай!

Она вышла невольно на цыпочках, как от больного ребенка. Но вскоре Галина услыхала, что он встал и направился к выходной двери.

Орлов шел снова позвонить Купчикову и выяснить, в каком положении в ЦБРИЗе дело с его щитами.

У старой березы, где пролегал путь в управление стройрайона, он столкнулся с главным инженером участка.

— А я к тебе! — сказал Черняев. У него был крайне расстроенный вид.

— На котловане что-нибудь стряслось? — обеспокоенно спросил Орлов.

— Да нет! Со щитами твоими крайняя неприятность.

— Отвергли? — спросил Орлов.

— Да нет!

И Черняев, негодуя, рассказал, что́ довелось узнать ему в главном управлении, у начальника материально-технического снабжения. Справлял там разные дела. Краем уха услыхал, как двое инженеров проектного бюро разговаривали о металлических щитах под экскаваторы. Насторожился. Хвалят!

— Ну, я, конечно, подбросил: «Да, — говорю, — Орлов — башковитый парень. Щиты его — вещь бесценная». — «А при чем, говорят, — здесь Орлов?» — «Как, — говорю, — при чем? Вы же о его щитах говорите! Я же слышал!» Они, понимаешь, ни в какую! Это, дескать, Шутейкина щиты. «Какого, к черту, Шутейкина, когда Орлова, и я сам принимал участие в их разработке?» — «А, — говорят, — понятно: вы сторона заинтересованная, а потому и не можете иметь беспристрастного суждения». Я загремел на них: «Как так?!» А они чуточку сбавили тон, однако стоят на своем: «И что вы удивляетесь? Почему именно Орлов, когда инженерная мысль бьется над этой проблемой чуть не на каждой стройке? Яблоки падают в разных садах!»

В эту ночь, часов около двенадцати, Галина Ивановна была разбужена грохотом и топотом на лестнице, ведущей на их площадку. Слышались мужские пьяные голоса.

«Неужели ребята напились? Вот безобразие!» — отметила она про себя, быстро оделась и распахнула дверь на площадку.

В гневе она отступила.

Двое незнакомых парней втаскивали пьяного Орлова.

— Гражданочка!.. Гражданочка! — хриплыми голосами закричали ей парни. — Не закрывайте!.. Нате вам вашего!.. Куда вам его положить?

Галина молча указала на дверь комнаты Орлова и, не оглядываясь на них, выбежала из квартиры, захлопнув дверь.

Отвращение и жалость мучили ее.

«Неужели все из-за Нины Тайминской?» — подумала она.

К ней, к Тайминской, она и направилась сейчас. Нина жила рядом.

В сумрачной задумчивости выслушала Тайминская ее рассказ о позорном поведении Василия, но ничего, ровнешенько ничего не сказала ни об их разрыве, ни о причинах его.

«Вот кремень девчонка, проклятая!.. — злясь, подумала Галина. — Как будто она и ни при чем! Натворила беды и молчком хочет отделаться!..»

Но расспрашивать, вламываться в чужую жизнь ей показалось недостойным, и она тоже замолчала.

Когда Галина стала прощаться, Нина вдруг порывисто удержала ее руку:

— Галя, останься... переночуй у меня!..

И уткнулась лицом в ее плечо. Галина Ивановна ощутила сквозь легкий шелк кофточки горячую капнувшую слезу.

Нина рассказала Галине обо всем. Да! Она любила, очень любила Орлова. И это было ее первое чувство. И она считала, что это ее будущий муж, и прощала ему многие его недостатки: и грубость временами, и самоуверенность, и дикую ревность. Думала, что все это пройдет. Ей всегда казалось, что он ее слушается и чуточку побаивается, потому что любит.

Галина перебила ее:

— Ниночка! Ну, а по правде: было у него основание приревновать тебя к Лебедеву?

Они разговаривали, лежа в постели. Свет был погашен. Нина молчала. Галина Ивановна мысленно пожалела о своем вопросе. Она слегка дотронулась до руки Нины и тихо произнесла:

— Не надо, Ниночка... Прости меня!..

— Нет, почему же... — И Нина повернулась к ней лицом, приподнялась на локте и стала говорить тихим и строгим голосом, как бы сама вслушиваясь в свое сердце.

— Видишь ли... Дмитрий Павлович, ты же знаешь это, и все у нас признавали, что он человек изумительной души, изумительного обаяния... Умный. Мужественный... Да! Я тебе откровенно скажу: теперь, когда он уехал, я не знаю, что отдала бы, только бы снова услыхать его голос... А теперь... ну, я говорю тебе прямо, что я тоскую по нем.

— Так, значит, ты Василия не... — вырвалось у Галины.