Алексей Югов - На большой реке

— Нет, любила! Но то́, что он сделал, чтобы отомстить мне, — за что, не знаю!.. — это... гнусность. И этого я ему никогда, никогда не прощу!.. Тогда, в тот вечер, как мы все вместе были в Староскольске, он назло мне провел ночь у той женщины, с которой встречался прежде...

— Орлов сам тебе признался в этом?

— Нет. Но мне сказал человек, которому можно верить: Сатановский... Да и по всему поведению Василия я чувствую, что это правда...

Помолчали.

— Вы что же, прервали с ним все отношения? — спросила Галина.

— Почему? — возразила Нина. — Нет. Но... ты понимаешь... А то, что с ним сейчас произошло, это ужас, — ведь он никогда раньше не пил! Это не от нашего с ним разрыва, нет! А у него изобретение присвоили — щиты, меня это в ярость приводит. — И Нина рассказала Галине о том, что узнала только сегодня от Черняева. — Ну как это у нас еще возможно?! Судить таких субъектов надо, показательным судом судить! Я завтра же буду с парторгом, с Высоцким, говорить об этом!

Рано утром Нина Тайминская побежала к Высоцкому. Он жил недалеко.

Высоцкий еще не вернулся.

Тогда Нина позвонила Журкову и попросила срочно принять ее.

— Ну? Что у тебя стряслось, доченька? — встретил ее Журков.

Нина рассказала.

— Купчиков замешался — добра не жди! — проговорил Журков.

Выйдя из-за рабочего стола, он забросил руки назад и стал прохаживаться. Гневно-брезгливая гримаса временами пробегала по его лицу.

— Уж этот мне кот в сапогах! — бормотал он. — Ну, погоди ж ты!..

Он снова сел в кресло, взял трубку и попросил соединить его с референтом начальника строительства.

— Товарищ Купчиков? — услыхала Нина. — Да, да, это я, Журков. Будьте любезны пожаловать ко мне, в политотдел. Да, да, сейчас.

По-видимому, Семен Семенович упирался, отговаривался. Журков повысил голос:

— Я знаю давно, что вы референт начальника строительства! Но с вами говорит начальник политотдела!.. Вот так. Да.

Он положил трубку.

— Сейчас будет здесь, — сказал он Тайминской. — А ты не уходи. Все выясним.

Постучав, бесшумно и гибко, какими-то семенящими шажками вошел Купчиков.

Никогда прежде не думала Нина, что человек может так вот упасть на спину перед сильнейшим, поднять, что называется, все четыре лапки кверху и стучать хвостиком о землю...

Тайминской стало душно.

Референт начальника не отрицал того, что около трех недель назад взял у Орлова чертежи щитов, что обещал их «продвинуть», а затем, как сказал он, заспешил, замотался и позабыл их в одной из прорабок участка.

Журков не на шутку встревожился.

— И они пропали? — задал он вопрос.

Купчиков в меру почтительно рассмеялся.

— Ну что-о вы!.. — пропел он.

— Где же они?

— В моем сейфе.

— Сходите и принесите.

— Слушаюсь!

— Постойте! — вернул его Журков. — Как объяснить, что на изобретении Орлова наросла вторая фамиилия?

Референт склонился и развел руками.

— Вы показывали кому-нибудь эти чертежи?

— Никому. Но вот какое тут может быть объяснение: я оставил сверток на правом берегу, а через неделю мне вернули его с одного из участков левого берега.

— Все ясно. Идите...

Через четверть часа Купчиков прислал в политотдел чертежи щитов Орлова.

Пробегая к своему кабинету, Купчиков увидал в приемной писателя Неелова. Референт так и кинулся к нему.

— Товарищ Неелов! Да что ж вы тут сидите?

— Пришел отметить творческую командировку.

— Так у меня же, у меня это проще всего сделать!.. Идемте, идемте! Боже мой! Давно вы сидите? Как же так?..

И, подхваченный под локоть, Неелов прошествовал в комнату референта.

Многие из посетителей не без зависти на него посмотрели.

— Что-то не пожилось вам у нас, — сказал секретарь-референт. — Впрочем, знаю, знаю... Увы! Наш начальник политотдела не всегда понимает, кто стоит перед ним...

— Да-а, знаете ли... стиль у этого человека явно не тот.

— А вы — Москва, — с нажимом проговорил Купчиков.

— Будьте спокойны. У меня в Москве состоится кое с кем откровенный разговор.

— Сделаете хорошее дело.

Лампочка в пепельнице, вспыхнувшая перед глазами референта, позвала его к начальнику.

Эта лампочка-сигнал была усовершенствованием самого Семена Семеновича: звонок он считал для себя унизительным.

А так посетители даже не догадывались, почему товарищ Купчиков вдруг встал и пошел в кабинет «самого» — Рощина. По-видимому, он вхож туда в любое время. Сила!

— Куда вы, к черту, запропастились?! — рыкнул на него свирепо Рощин.

Купчиков сжал губы, выпрямился:

— Меня срочно вызвал к себе начальник политотдела.

Рощин посопел, побарабанил пальцами и сказал добродушно-ворчливо:

— Нашел время... Ну, что там у вас? — Он протянул руку за бумажкой, которую почтительно и с достоинством держал Купчиков.

Тот с легким поклоном положил ее на стекло стола.

— Что-о? — с грозным недоумением прогудел Рощин. — Заявление об уходе? Знаете, Семен Семенович, я считал вас человеком умным и... порядочным. Да, да, не обижайтесь. Потому что в такие дни и с такой стройки бежать непорядочно. Что за манифестация? Чем вы недовольны?

— Я вынужден! — пощелкивая ногтями и потупясь, отвечал референт.

— Давайте без дураков, — резко сказал на это Рощин. — Я не любитель психологические загадки разгадывать. И некогда.

И Семен Семенович рассказал ему историю с затерянными чертежами щитов, о вызове к Журкову и обо всем, что произошло в кабинете начальника политотдела.

— Я виноват, — закончил он, — и готов понести любое наказание. Но в ту минуту, когда этот экскаваторщик почти насильно сунул мне свои чертежи, я даже не отдал себе отчета: что, зачем? У меня тогда от вас было очень срочное поручение, вы помните?.. Виноват и готов понести наказание. Но так третировать меня! Кричать на меня в присутствии постороннего! Ведь все-таки я ваш личный референт, а он...

И Семен Семенович заплакал.

Рощин едва сдерживал гнев. Не доверяя своему голосу, он молча, жестом руки отослал Купчикова.

И еще не закрылась за ним дверь, как рука Рощина схватилась за трубку телефона. В кабинете Журкова раздался звонок.

Измученный путешествием по району, промокший под почти не перестающим осенним ливнем, Бороздин со своим шофером Мишей темной ночью подъезжал к Староскольску.

Все наддавая и наддавая, упруго шел дождь, стучал по брезентовому верху риковского «козлика». Дороги размыло. В степи съезжали на целину. Но когда дорога вступила в просеку нагорного бора и некуда стало сворачивать с колдобин размокшего суглинка, то и совсем намаялись. А уж они ли, кажется, не бывали в передрягах!

— Да-а, Миша-а!.. — прокряхтел Бороздин, кидаемый то в один бок машины, то в другой. — Это еще счастье наше, что нам посулили, да не дали обкомовскую «Победу»: погинули бы мы с тобой на «Победе». А «козлик», он всюду проскочит.