Илья Константиновский - Первый арест. Возвращение в Бухарест

Над городом сгущались сумерки. Мы долго бродили по бульварам, где пахло прелыми листьями каштанов и жареными мититей, и без конца говорили о том, что все буржуазные деятели одним миром мазаны, все они толстопузые и лживые воротилы, интересующиеся только дивидендами, подрядами, министерскими портфелями и улыбками рыжей потаскухи мадам Лупеску — любовницы короля. Вот эта обезьяна с бриллиантовой булавкой уверяет, что завидует нам, а сам он, между прочим, едет на море загорать и глотать устрицы, запивая их шампанским, в то время как мы будем топать по раскаленному асфальту, есть фасоль с сосисками у Хердана [84] Закусочные стандартных цен. по семь лей порция и проверять на каждом перекрестке, нет ли за нами хвоста.

Пока мы ходили по редакциям, спорили с царанистскими деятелями и придумывали новые формы мобилизации общественного мнения, в Бухарест приехал отец Пауля и в два счета освободил сына из тюрьмы. Мы ничего об этом не знали, пока не увидели самого Пауля, бледного, осунувшегося и страшно сконфуженного, — его привел с собой Виктор на нашу очередную встречу в маленьком сквере на площади Икоаней. При виде Пауля мы все, конечно, разинули рты. У Неллу немедленно вспотели очки.

— Ты откуда свалился, Пауль?

Он покраснел и начал лепетать что-то невразумительное:

— Я не виноват… Честное слово, ребята, я тут ни при чем… Меня вчера освободили, но я не виноват… Это все отец…

— Как так отец?

— Очень просто — дал, наверное, взятку. Я ничего не знал. Вчера, как только принесли баланду, которую они там называют супом, меня вызвали в канцелярию с вещами…

Пауль говорил о своем освобождении из тюрьмы таким тоном, словно случилось несчастье. Вся эта история действительно выглядела чертовски неприятно — остальные продолжают сидеть, а за него папаша дал взятку, и вот тебе, пожалуйста, он свободен. Слушая его рассказ, мы тоже чувствовали себя прескверно. Столько недель мы бились, составляли письма протеста, выпустили две листовки, ходили по редакциям впустую. А тут явился богатый папенька и устроил все в два счета.

— Революционер не оставляет товарищей в беде, — мрачно сказал Неллу.

— Революционер не станет торчать в тюрьме, если есть возможность из нее выйти, — сказал Дим.

Мнения разделились. Неллу продолжал утверждать, что Пауль должен был ждать, пока его освободит солидарность рабочих масс. «Вот как! — сказал Дим. — Чтобы вытащить ребят из тюрьмы, мы бегали высунув язык по городу, собирали подписи, посещали разных проституток на улице Сэриндар — так это или не так? А теперь, когда один из наших товарищей свободен, мы делаем вид, что случилась беда. Он же ничего плохого не сделал. Разве он давал им какие-нибудь обещания? Правда, остальные все еще сидят, но я вас спрашиваю, товарищи, неужели им станет легче оттого, что Пауль снова вернется в кутузку?» — «Да что там говорить, — сказал Виктор, — мы обязаны использовать загнивание буржуазной системы. В общем, я за свободу и по случаю освобождения Пауля предлагаю выпить по маленькой, конечно за его счет». Пауль оживился и забормотал: «Честное слово, до чего же мне приятно снова быть с вами, ребята». Но тут неожиданно взорвался Дим и сказал, что никакой выпивки не будет, Пауль не должен думать, что если он его не осуждает, то это значит, что он согласится воспользоваться треклятыми деньгами папаши-капиталиста. Если у Пауля есть лишние деньги, пусть сразу отдает их в МОПР, и конец делу…

На другой день Пауль прибежал к Диму и сказал, что папаша-капиталист согласился связать нас с одним адвокатом — он демократ, почти коммунист, но очень влиятельный и может сделать так, чтобы освободили остальных ребят и прекратили дело. Дим немедленно передал об этом по своей партийной связи и получил ответ, что если адвокату не потребует от товарищей покаянных заявлений или какой-нибудь другой подлости, то милости просим — никто не будет против, если они поскорее выйдут на свободу.

Папаша-капиталист жил в отеле «Атене Палас». Здесь все было изысканно, в креслах вестибюля сидели изысканно одетые люди и пили кофе, коньяк и прохладительные смеси, подаваемые изысканными официантами. В номере, куда привел нас Пауль, стояла мебель из красного дерева, а стены были обработаны в манере «Калчио веке». Только папаша-капиталист оказался совсем не изысканным. Он был маленький и толстый, с рыжими усами, страдал одышкой и, разговаривая, брызгал слюной. Одет он был в потертый костюм с облезшими пуговицами. Когда он вошел в комнату, мы подумали, что это какой-нибудь агент по страхованию жизни.

— Привет, детки, — сказал он, тяжело дыша и опускаясь в кресло. — Как это вам пришло в голову — заниматься глупостями? Ну-ка, садитесь все. Вот так, хорошо…

— Не угодно ли молодым людям кофе? — спросил прилизанный официант, который неожиданно вырос подле нас с двухъярусным подносом, заставленным маленькими чашечками кофе, стаканами воды и рюмками с какой-то янтарной жидкостью, похожей на касторку. Оказалось, что это ликер. Неллу так изумился, что обронил очки, и мы все даже не заметили, как в руках у нас очутились дымящиеся чашечки кофе и рюмки. Только Дим ничего не взял и хмуро разглядывал стены.

— Кто ваш отец, молодой человек? — спросил Дима папаша-капиталист.

— Рабочий, — гордо сказал Дим. — А что?

— Ничего, ничего… Из рабочих тоже можно выбиться в люди. И мой отец не был графом. — Папаша-капиталист обернулся к Неллу: — А кто ваш родитель?

— Провизор, — сказал Неллу. — Вы только не подумайте — у него не своя аптека. Он служит…

— Так, так… А ваш папаша?

— Бухгалтер…

— Так, хорошо. Ваши родители, я вижу, все порядочные люди и ждут, наверно, не дождутся, пока сыновья закончат образование и начнут зарабатывать на кусок хлеба с маслом. А сыновья заучились. — Он постучал себя по лбу. — Вы слишком образованны, в этом вся беда. Лично я никаких курсов не кончал. Я умею заполнить вексель — большего и не требуется. Все остальное от бога. Зато я всегда могу заранее сказать, на чем можно и на чем нельзя заработать. На рубле, между прочим, нельзя заработать…

Мы тихонько отхлебывали тепловатый кофе и не понимали, куда он гнет. Пауль, очевидно, понимал, потому что был страшно сконфужен. Лицо его стало похожим на кочан красной капусты. Но папаша-капиталист не обращал на сына никакого внимания и продолжал болтать и брызгать слюной. Он спросил, знаем ли мы, в какой стране мы живем? Он хоть и не так образован, как мы, однако знает, что мы живем в Румынии. А Румыния находится рядом с Советским Союзом, и румынская полиция не может себе позволить либеральничать, как полиция Уругвая или какой-нибудь там заокеанской Мексики. Полиция все равно переловит нас всех до единого и засадит за решетку. Лично он много раз объяснял Паулю, что политика хороша, если на ней можно заработать. На коммунизме ничего нельзя заработать. Он простил бы сыну любое увлечение — пусть станет фашистом, царанистом, гого-кузистом. Пусть даже станет иоргистом, если на этом можно заработать. Но коммунизм такая штука, на которой нельзя заработать. Если предположить, что сюда придут коммунисты, то лично ему придется застрелиться в первый же день. Они, конечно, не придут. Скорее сюда придут уругвайцы или мексиканцы…