Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

И эти слова байбиче дошли до Асыл. И без того смутно и неспокойно было у нее на душе, а это еще больше встревожило. Загоревала она, отчаялась и в сердцах сказала дочери:

— Не заставляй, дочка, мучиться свою мать. Пожалей меня! Меня не слушаешься, значит, не почитаешь память отца. Чем хуже жених, выбранный тебе отцом? Камень прочнее лежит там, куда его положат, — иди к своему нареченному, так велит бог. А ослушаешься, прокляну! Хоть ты у меня и единственная, но отрекусь, так и знай!

Зайна была выдержанной, может быть, и в этот раз вынесла бы упреки матери, смолчала бы, но она привыкла свободно высказывать свои мысли и поэтому сказала прямо:

— Не говори так, мать. Проклянешь и будешь раскаиваться… Все равно я буду стоять на своем, я знаю свой путь. Я уже дала согласие Сапарбаю. Теперь я никогда не откажусь! Да, я уважаю память отца, но бросить того, кого люблю, не могу! Если я у тебя единственная дочь, то разреши мне поступить так, как велит сердце.

И Зайна, не в силах больше сдержаться, зарыдала. Заплаканная, измученная переживаниями, мать не устояла перед настойчивостью дочери. Да и слезы растрогали ее, сжалилась. Обняв дочь и гладя ее по голове, Асыл робко, нерешительно сказала:

— Ну, ты… только не плачь, свет мой! Лучше не видеть мне твоих слез!

— Ты сама заставляешь меня плакать. Веришь злым языкам, хочешь, чтобы я всю жизнь была рабыней адата. А я не желаю, я не хочу!..

Как ни трудно было матери идти против адата, но еще тяжелее было смотреть на слезы дочери. Она проговорила дрожащим, слабым голосом:

— Ну ладно, свет мой, выбирай себе друга по сердцу… Только не плачь. Пусть не гневается на меня дух покойного отца. Что же делать… Ну, дай бог, чтобы счастье было тебе на новом месте… Ничего не поделаешь, слаба я оказалась.

Мать еще долго плакала горькими слезами. Облокотившись на низенький круглый столик, Зайна молчала. Сквозь увлажненные ресницы не отрываясь смотрела она на свет лампы, горевала вместе с матерью, а перед глазами стоял образ любимого. Иногда смутные мысли проносились в ее голове: «А может быть, не пройдут мне даром слезы матери?» И снова, будто в тумане, перед глазами возникал образ Сапарбая. Потом полегчало немного на душе, и в каком-то неумелом ласковом порыве она обидчиво и нежно проговорила:

— И мне тяжело видеть твои слезы, мама! Не плачь!

— Не буду, родная моя, не буду… Пусть бог наделит вас счастьем… Лишь бы ты была счастлива, доченька!

Получив согласие матери, Зайна теперь открыто стала приготовляться к свадьбе.

В пору, когда созрело просо и из самого первого урожая намололи для бузы просяной дерти, зарезали жирного барана, щедро рассыпали на дастарханы боорсоки из пшеничной муки нового урожая, богато и славно отпраздновали свадьбу.

В дом пришла невестка, и не могла нарадоваться счастливая и гордая Бермет.

— Чтоб род наш умножился! — ворковала она молодым.

А старику Саякбаю не давала покоя:

— Старик, мы живем для них. В одном доме тесно будет нам. Поставь сыну и невестке юрту во дворе, а сами останемся в доме. Слава богу, есть из чего выстроить новый дом. К осени они и построят его. Ты уж в этом году оставь свои капканы, повремени с охотой, оставайся в аиле и помоги молодым построиться. В таком деле без старика не обойтись. Будь им советчиком и помощником. Слава богу, не зря прожили жизнь: была одна семья, теперь — две.

Старику понравился совет старухи. Когда землемеры планировали новый аил, то и Сапарбаю нарезали будущую усадьбу. «Скоро и ты будешь хозяином, выбирай усадьбу заблаговременно», — говорили ему члены комиссии. Отвели ему участок рядом с усадьбой Самтыра. И вот летом, когда на поле возле черной речки созревал ячмень, когда приближалась обильная урожаями осень, в аиле появился еще один новый дом, крытый тесом. Этот дом выглядел, пожалуй, красивее и богаче, чем соседний дом Самтыра, выстроенный на год раньше. Комнаты были просторные, окна высокие и светлые. Саякбай помогал строиться со всем усердием. Как только дом был отстроен, чтобы не пусто было вокруг, он обнес двор дувалом, построил небольшой сарай. Напутствуемые материнским благословением Асыл и добрыми пожеланиями друзей, Сапарбай и Зайна вселились в новый дом.

Как путники на крепких иноходцах, уверенно вступили они на новую дорогу совместной жизни. Потекли светлые и безмятежные дни. Ложью оказались сплетни шушукающей Сурмакан, — прошло много месяцев, а молодая келин оставалась по-прежнему стройной и гибкой. В девушках щеки у ней были румяные, теперь они подернулись нежной белизной, расцвела молодая женщина, приветливая улыбка не покидала ее. Вставала Зайна спозаранку, разжигала огонь, доила корову, кипятила чай. Проворная, работящая, она успевала и по хозяйству обоих домов и учительствовать в школе. Старая Бермет не нарадуется невесткой:

— Вот что значит молодость — все делает чисто, все ей под силу. И ребят успевает учить и дома управляется. Хорошая невестка пришла в наш дом! Дай бог ей здоровья и счастья! Дай бог и материнства!

И вот в эти счастливые, ничем не омраченные дни Сапарбай однажды пришел домой только к рассвету. Долго ждала его молодая жена, и чем больше он запаздывал, тем больше поднималась обида: «Ну, подожди, придешь домой, молодец! Я тебе тогда покажу, как заставлять ждать до рассвета!..»

За ночь она подряд прочла несколько рассказов и сборник лирических стихов и хотела было отложить книгу в сторону, как на дворе залаяла собака. Зайна насторожилась. Послышались шаги, и еще больше раскалилась обида молодой жены:

— Ишь ты, у него хватает еще совести прийти домой. Ну-ну, заходи!

Неслышно отворилась дверь, показался Сапарбай.

— Ты почему еще не спишь, Зайнаш?

«Не гляну на тебя, даже и не подумаю!» — говорила себе Зайна, упрямо склонившись над книгой, но не стерпела, подняла глаза и встревожилась: Сапарбай вернулся домой удрученный и обескураженный, и сразу же в душе ее не осталось ни капельки прежней обиды. Добрая сердцем, чистая душой, как родниковая вода с гор, Зайна не умела держать в себе зла, она сразу же отошла. Ей стало жаль мужа.

— Что так долго? — спросила она.

Сапарбай ответил не сразу: его все еще душила обида.

Обеспокоенная Зайна молча встала и поставила на стол чашку с мясным супом, который она несколько раз уже за ночь подогревала. Сапарбай не имел никакого желания притрагиваться к еде — на душе было тяжело, но не посмел отказаться, — жена ждала, готовила. Он заставил себя съесть несколько кусочков мяса и хлебнуть ложки две бульона.

— Кушай, что ж ты сидишь?

Сапарбай негромко ответил:

— Я наелся, не хочу, Зайнаш.

— Наелся? Ведь с самого утра дома не был. Я ждала, ждала тебя!

— Собрание было.