Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Сапарбай опешил от неожиданности, но все же сумел ответить:

— А что, и сейчас не поздно. Мы не оставим вас, заберем. Так что время у нас еще будет.

— Да ну тебя… Тоже мне, ведь ты никогда не говорил такое! — хихикнула она и ущипнула Сапарбая за мякоть бедра. — Вздумал когда, перед дорогой!

— Ну ладно, — как бы соглашаясь, произнес Сапарбай. — Иди собирай мужа. Да побыстрей. Сурмакан побежала, но тут же вернулась:

— Болуш-джигит, тебе поручаю его, смотри! Ты не верь ему, опий сам продай и шелка тоже сам выбирай!

— Не беспокойся, Сурмаш, все будет в порядке.

Звякая подвесками на косах, Сурмакан побежала к дому. Навстречу ей вышел Султан с курджуном, полным опия.

— Выноси шубу! Быстрей! — сказал он ей.

Султан положил курджун на седло. Потом он надел шубу, крепко обнял жену.

— Ну, прощай, Сурмаш! Жди, скоро вернемся!

Сапарбай тронул коня. Когда Султан поравнялся с ним, он спросил:

— А кто еще наготове, кроме тебя?

— Да кто? Твой Заманбек да Керим.

— А Курман?

— Да кто его знает… Он пока не решился, видать.

Тут немного не по себе стало Султану, даже на сердце похолодело от вкравшегося сомнения: «Чего это он спрашивает? Сам не знает, что ли?»

— Ну, пошли, живей! — прервал его мысли Сапарбай и поехал быстрей, опережая Султана.

Абдиш и его товарищи, наблюдавшие за всем этим, спрятавшись за арыком, сейчас последовали за ними.

— Эх, заманили мы было Сапарбая, да, видать, испытать смерти не суждено ему было! — с сожалением промолвил Султан.

— Ну ничего! — сказал Сапарбай. — Пошли побыстрей. Не сегодня, так завтра все равно попадется он нам в руки!

Возле двора Керима Султан остановился, подал голос:

— Керим, эй, Керим! Мы прибыли! Собирайся быстрей!

Сапарбай остался в стороне, где было темнее.

Керим, оказывается, не спал, — видно, ждал с часу на час прибытия Саадата. Он сразу же выбежал из дому:

— А где Саадат?

— Здесь, возле сарая. Живей давай!

Керим подбежал к Сапарбаю, наскоро пожал ему руку:

— Здравствуй… Значит, жив-здоров?

Сапарбай низко склонился над гривой, ответил на рукопожатие.

— Быстрей седлай лошадь! Говорить потом будем, а то доброотрядцы могут заметить, тогда все пропало.

— Да я мигом, оседлаю лошадь, и все!

— А что, разве у тебя нет опия?

— Есть около пяти мер, спрятал я опий на косогоре в камнях.

— А, это у дороги… Ну, давай, выступаем.

Керим быстро оседлал лошадь, забежал за шубой и курджуном. Жена его, Кермекан, цеплялась за чумбур и стремя, не желая отпускать, и даже не подошла, не поздоровалась с «Саадатом».

— О Керим, Керим! — жалобно плакала она. — Зачем ты, куда ты идешь? Зачем тебе это все надо, не примыкай ни к кому! Куда все, туда и мы! Не бросай дома, что теперь будет с нами? Если пойдешь против власти, разве это приведет к добру?

Керим растрогался, он приложил руку к мокрой щеке жены, но не знал, как успокоить ее, что сказать.

— Да ты что, перестань плакать! — вмешался Султан, оттягивая Керима за руку. — Впереди опасный путь, нельзя провожать слезами!

Керим последовал за Сапарбаем и Султаном, а Кермекан долго еще шла, ухватившись за стремя, и плакала.

Когда они уже выезжали из аила, сзади нагнали их вооруженные доброотрядцы.

Сапарбай повернул лошадь, остановил своих спутников.

— Вы что же, братцы, неужели головы потеряли? Куда вы собираетесь уйти? — сказал он.

Султан оцепенел от неожиданности, потом резко вскинул ружье.

— Ты что, стрелять хочешь, Султан? — усмехнулся Сапарбай. — Если уж и надо стрелять, так следовало бы нам стрелять в вас, беглецов. Так лучше не будем делать этого, не будем терять головы, возьмитесь за ум!

Сурово сказал Сапарбай эти слова и искренне, добросердечно улыбнулся. Теперь доброотрядцы отвели ружья, направленные на Султана и Керима.

После того как Калпакбаев исчез, жизнь в аиле стала постепенно налаживаться. Народ начал убеждаться в преимуществе артели. Люди теперь уже не по принуждению, а по своей доброй воле стали подавать заявления о приеме в члены артели. Теперь в артель принимали не гуртом по спискам, а на заседании бедняцкого комитета и правления артели, где персонально разбирали каждое заявление. Вступивший говорил так: «Я добровольно сдаю в общественное пользование землю, рабочий скот и инвентарь. Сам я и моя семья будем полностью выполнять устав артели и приказы председателя».

Мендирман на такие слова отвечал, важничая и даже насмехаясь:

— Если прикажу камни долбить, будешь долбить? Ну ладно, уж так и быть, запишем, а сейчас готовь тягло и семена!

В последние пятнадцать — двадцать дней в колхоз вступило около тридцати семей. Среди них был и Омер. Он записал в список от своего двора мерина и вола в качестве рабочего скота. На общественную работу он выходил с самого раннего утра. Уходя на поле, напоминал жене:

— Кончай доить, накорми детей и иди на очистку семян, байбиче. Там все женщины. А то придерутся еще активисты!

Видя, что Омер и другие соседи и родственники вступили в артель, Бюбю говорила мужу:

— Ты подумай все же: даже твой близкий младший брат Омер вступил в артель. А ты до каких пор будешь упрямиться? Ты дождешься того, что Шарше признает нас за кулаков. Вступай в артель, пока не поздно!

— Эй, не трепи ты своим языком! — пресекал ее Иманбай, попивая бузу и больше всех на свете довольный самим собой. — Если Омер умрет, то и я должен умирать, что ли? Не торопись, посмотрим еще, как оно получится. Кто знает, останется у меня Айсарала или нет? Об этом тоже надо думать, негодная ты баба!

— До каких же пор ты будешь думать? Ты уже думал, думал и передумал трижды!

Иманбай грозно замахивался на жену:

— Сколько раз я говорил тебе, бала, не учи меня!

— Ну, делай что хочешь! — бросала Бюбю и, рассерженная, уходила во двор.

А вот Карымшак не кидался на свою байбиче, как это делал Иманбай. Они пораскинули умом, посоветовались и решили вступить на всякий случай в артель.

— Да, байбиче! — говорил Карымшак. — В последнее время я и сам понимаю: что бы там ни было, а нам лучше все же вступить в артель. Может, тогда и не станут облагать нас твердым заданием?

Байбиче ответила с мрачной тревогой:

— А вдруг не примут тебя, как бывшего аткаминера? Конечно, если приняли бы, то налога нам тогда платить уже не пришлось бы. Ты хозяин дома, и я напоминаю тебе: этот самый Мендирман не раз угощался с моего дастархана. Не обеднеем, если еще раз пригласим его к чаю. По сравнению с его братом он все-таки кое-что понимает, когда ему говоришь. Поговори, может, возьмет в артель. А я не буду противиться, как байбиче, — возьму решето и тоже пойду чистить семена с бабами.

Вскоре после этого разговора Карымшак пригласил Мендирмана в гости. Мендирман был очень горд, что сидит на мягких одеялах когда-то недоступного ему аткаминера. Скинув армяк и передав свой тебетей лично в руки байбиче, чтобы она повесила его, Мендирман рассуждал о политике: