Николай Фомичев - Неожиданные люди

Когда спускались к байдарке, где-то на укрытом тьмою берегу разухабисто рванула гармонь, и после виртуозного, с аккордами и переборами, вступления разнеслась над озером задорно-звонкая девичья запевка:

И после лихого проигрыша гармошки грянули мужские и женские голоса:

— Абракадабра какая-то, — рассмеялся Георгий.

— Ну почему же? Хорошо! — сказал Александр.

Они забрались в байдарку и, оттолкнувшись веслом, поплыли, высвечивая путь лучом фонарика, а сзади все звучали узоры гармошки и голосисто разливалась частушка:

И снова:

— Есть, конечно, своеобразная прелесть в этом примитивизме, — зевая, заметил Георгий.

— Да, — рассеянно сказал Александр. Ему казалось, что в мужских голосах он узнал голоса парней, которых видел у копра.

Валерка, свернувшись калачиком на носу, дремал…

После бани спалось в ту ночь беспамятно. Александру, когда его растолкала жена, показалось, что он только-только закрыл глаза, но в оконные проемы избы вливался молочный утренний свет, и жена сказала, что уже пять часов. Он сонно поднялся и вышел наружу. На берегу курил Георгий. Свободная от бревен озерная гладь шелковисто отливала отсветом восхода. Из лесу на разные голоса доносился четкий птичий посвист. Ныло зябко, никуда не хотелось ехать…

Они перебрались на другую сторону озера и, разгрузившись, разобрав и уложив в чехлы байдарки, все перетащили к узкоколейке. И вовремя: из чащи темного леса, коротко свистнув, вынырнул почти игрушечный зеленый мотовоз с единственным вагончиком и резво побежал по рельсам. Александр, за ним остальные подняли руки. Мотовозик сбросил ход и, словно споткнувшись, тормознул как раз напротив туристов. Из окна кабины высунулась крупная голова и затем — широкие, увитые мышцами руки с темными от масла ногтями. Опершись на локти, моторист молчал и глядел на людей. Лицо его было сурово, но серые глаза смотрели добродушно.

— Не подбросите нас до деревни? К автобусу! — через шум мотора крикнул Александр и весело добавил: — С нас магарыч, разумеется!

Моторист как-то странно улыбнулся — так улыбаются доброй шутке, — и вдруг голова и руки в окне исчезли.

«Что за черт», — подумал Александр и тут опять увидел моториста. Он вышагнул из-за угла мотовоза и, не сказав ни слова, стал поднимать и укладывать байдарки на мотор, огороженный перильцами. Александр, подхватывая рюкзаки и сумки, кинулся помогать, а Георгий стал подсаживать Валерку и женщин на высокую подножку.

Александр ринулся к подножке последним. Едва он успел забраться в тесный тамбур, как вагончик дернуло и покатило. По стенам вагончика тянулись две деревянные лавки, на одной из них сидели туристы, а возле другой грудились рабочие в брезентовых робах — оттуда слышался смех и твердый, костяной стук домино. Александр выглянул в раскрытое окно, в лицо пахнуло свежим хвойным ветерком.

Сделав остановку в деревне, моторист почему-то не вышел, может быть, торопился, и Александр с Георгием быстро посбросали с мотора поклажу на землю. И как только посбросали, Александр, обежав мотор мотовоза, нырнул головой в раскрытую дверь кабины и, держа в руке три рубля измятыми бумажками, суетливо сунул в руку мотористу. Тот нагнулся к нему и, улыбаясь, протянул навстречу свою широкую, чумазую ладонь. И вдруг, едва в его ладонь вползли бумажки, с лица моториста как будто сдернуло улыбку. В тот же миг отброшенные рубли полетели через голову Александра, кружась и падая. А мотовоза уже не было: он полным ходом углублялся в лес, раскачивая кузовом рабочего вагончика.

Александр нагнулся подобрать раскиданные рубли и вдруг покраснел — его охватили стыд и досада.

— Пап, — дернул его за рукав Валерка, — а зачем он деньги бросил?

— Видишь ли… он посчитал, что я оскорбил его…

— Что ж ты поскупился, — покуривая, сказал Георгий. — Надо было пятерку сунуть.

— Еще чего! Пятерку! — разозлилась Алла. — Десятку еще скажи!

— Пять рублей — это слишком, — поддержала ее жена.

— Да не в этом дело! — сморщился Александр и, срыву взвалив на себя рюкзак, потащил его к остановке автобуса.

1971 г.

Григорьев легонько постучал вилкой по фужеру, послушал, как вместе с тающим звоном хрусталя стихает говор за столом, и медленно поднялся, громадный, с крутолобой седеющей головой.

— Дорогой Антон Ильич! — начал он громко, нахмуром бровей пытаясь придать торжественность мягкому своему лицу. — Позволь от имени присутствующих здесь поздравить тебя с успешной защитой диссертации и пожелать, так сказать, новых смелых исканий…

Антон Ильич, сдержанно улыбаясь, благодарил за поздравления, сам предлагал тосты — за друзей, за жену Варю, за всех, кто помогал ему в работе, — пил коньяк, почему-то не пьянея, смеялся каламбурам брата Петра, начальника крупной стройки, отвечал на беспорядочные вопросы жены брата Ольги, пел вместе со всеми песни, вслушиваясь, как баритоны Сергея и Аркадия, его научных сотрудников, вливаются в голоса их хорошеньких жен, потом, когда отодвинули стол и Ольга включила модное танго, следил за изящными па Сергея и Аркадия, похожих в черных своих костюмах на артистов эстрады, удивлялся, как молодеет Варя в танце с Григорьевым, — но все это так, словно то был не он, а кто-то другой, хотя и близкий ему, а он, настоящий Антон Ильич, внезапно охваченный чувством смутной тревоги, был занят только тем, что вспоминал, когда и по какому поводу он испытывал такое же чувство. И вспомнил. Да, конечно, это было три года назад, в тот самый день, когда его поздравляли в этой комнате с присуждением Ленинской премии… Вот так же сидя за столом, он пил вино, оглядывая танцующие пары, и вдруг мгновенно вставший перед ним вопрос: «А в чем же главный результат моих стремлений? Уж конечно же, не в лауреатстве» встряхнул его и, отвлекая от веселья, заставил думать, настойчиво искать ту с годами неуловимо изменяемую доминанту, которая все как-то ускользала от Антона Ильича…

Тогда, три года назад, чтобы не испортить гостям настроение внезапной своей серьезностью, он быстро справился с собой и, отогнав неуместные мысли, надолго позабыл о них. Но сейчас вопрос об этом главном в его жизни забеспокоил так настойчиво, что Антон Ильич, отчетливо поняв, что ни отвлечься от него, ни замолчать, ни обмануть себя уже не сможет, встал, прошел сквозь полную света, движений и музыки комнату и, захватив пальто, вышел из дома.