Николай Фомичев - Неожиданные люди

И все же само по себе расположение начальства еще не давало Вадику шанс на быстрое продвижение: нужна была еще и соответствующая кадровая ситуация, или «расклад», как это иногда называют, но «расклад» был явно не в пользу Вадима: пролетел уже год его работы начальником участка, а никого из главных инженеров, имевших отношение к гражданскому строительству, перемещать или снимать не собирались (иначе слух об этом распространился бы задолго до приказа), так что вакансий на такую должность не предвиделось. Вадим совсем уж было приуныл, но тут ему на помощь пришел могущественный случай…

Мгновенная весть вдруг облетела стройку — с кресла загремел всесильный Вишняков. В приказе министерства дипломатично говорилось о назначении Самого главным консультантом на строительство одного промышленного комплекса, но все понимали, что это — почетное изгнание, а его причина — срыв сроков строительства ГОКа. В кабинет Самого, впредь до назначения нового управляющего, перебрался Медведь, и, хотя работа в тресте от этого перемещения почти не изменилась, для «Жилстроя» оно имело самые серьезные последствия.

Все началось с того, что, по распоряжению Медведя, представлять «Жилстрой» на всех оперативках стал не главный инженер, а — по общезаведенному порядку — начальник СУ, Потапов. Дело в том, что Потапов был один из могикан, с кем Медведь уже третью стройку подряд зачинал с первого колышка, и он, естественно, при первой же возможности железно поддержал старика, подмятого Рыбаковым. Коротко сказать, власть в «Жилстрое» вернулась на круги своя, и теперь уже не главный, а Потапов проводил планерки, и, кстати, проводил не хуже Рыбакова, имея перед ним, по крайней мере, один несомненный плюс: он не имел привычки орать на подчиненных. Уязвленный Рыбаков, в пику начальнику, стал следом за его планерками собирать свои летучки, и, разумеется, команды на летучках часто шли вразрез с распоряжениями на планерках, — в СУ начался разброд, как в стаде с двумя вожаками, а между руководителями — ожесточенные трения. Этим и воспользовался Вадик, с первыми же признаками усиления Потапова сделавший решительный крен в его сторону. Этот крен поставил Вадика в весьма щекотливое положение, ибо выслушивать от человека, тебе доверившегося, сетования и угрозы в адрес своего противника, изображать при этом сочувственный вид и поддакивать, а после использовать это доверие ему же во вред, передавая (с некоторыми изменениями и со ссылками на другие, посторонние источники, как этот делал, в целях маскировки, Вадик) услышанное по секрету на ухо другому, было крайне неловко на первых порах. Впрочем, Вадик скоро же утешил себя мыслью, что применительно к Рыбакову он не совершает ничего предосудительного, а даже действует во благо стройке, так как люди, подобные Рыбакову, с их склонностью к авторитарности, обречены самим временем, и, значит, чем раньше их сковырнешь с насиженного кресла, тем лучше для дела. «В конце концов, суть не в том, что именно я мечу в это кресло, — сделал откровенное самопризнание Вадим, — я его займу совсем ненадолго и, так сказать, из соображений принципа… Суть в том, что чем меньше будет Рыбаковых, тем больше высвободится мест для людей творческой мысли…»

И все же, как ни шатка была позиция Рыбакова, для смещения его с должности достаточных оснований не находили, и он, имевший сторонников в тресте и в парткоме, наверно, долго бы еще портил кровь Потапову, если бы с ним не случился казус, подрубивший его, что называется, под корень…

Однажды в «Жилстрое» случилась задержка зарплаты, и бригада каменщиков, работавшая на строительстве кирпичного завода с еженедельным выездом в поселок Актай, километров за сто от Соцгорода, отказалась ехать на объект, пока не получит деньги. Рыбаков пригласил к себе бригаду и стал уговаривать ее отправиться в Актай, обещая через два-три дня привезти туда зарплату. Надо сказать, что, при всей своей властности, Рыбаков, когда хотел, бывал терпим и сдержан, и если б, уговаривая каменщиков, он набрался выдержки, ему бы удалось добиться своего, но, видимо, передряги последнего времени настолько измотали ему нервы, что он вдруг утратил власть над собой и, в ответ на очередной отказ бригады выехать в Актай, заорал с красным от гнева лицом: «Сволочи вы тогда, а не рабочие!» Бригада молча поднялась и, больше не сказав ни слова, покинула кабинет. Бригадир пожаловался Потапову, тот сообщил об инциденте партийному секретарю. Срочно собрали бюро, затем — закрытое собрание, которое, учитывая принесенное Рыбаковым публичное извинение бригаде, сильно колебалось в выборе меры наказания главному. Тогда взял слово Вадик и своим негромким, тускловатым голосом, к которому тем не менее все почему-то прислушивались, сказал: «Вынося взыскание Герману Ивановичу, мы не должны забывать, что его поступок отнюдь не случаен. Все мы знаем — только как-то смирились с этим, — что он хронически болен зазнайством, болезнью, которую товарищ Ленин называл «комчванство» и за которую наказывал без пощады… Думаю, вы со мной согласитесь: таким, как Герман Иванович Рыбаков, не место в нашей партии!» И тут в абсолютной тиши, воцарившейся в зале, как выстрел прозвучал исполненный презрения и ненависти голос Рыбакова: «Стервец ты, Выдрин!» На что Вадим, невозмутимо обернувшись к столику президиума, сказал: «Пожалуйста, запишите эти слова в протокол». Выступление Вадима сыграло свою роль: Рыбакову, теперь уже без колебаний, вкатили «строгача», а партком ему добавил запись: «Просить администрацию коммуниста Рыбакова от занимаемой должности освободить». И Медведь его освободил, переведя диспетчером стройки, а главным «Жилстроя», по ходатайству Потапова, назначили Выдрина, ставшего к тому времени его таким же надежно-доверенным помощником, каким он прежде был для Рыбакова.

…На этом, собственно, карьера Вадика на стройке кончилась, ибо, испытав на собственной шкуре тяжкую, нервотрепательную жизнь строителя на всех его руководящих уровнях, от прораба до главного инженера, он себе сказал: «Хватит! Производства я нахлебался достаточно. А то ведь так недолго и инфаркт схлопотать во цвете лет!»

Главным он пробыл с полгода и, заручившись справкой невропатолога о необходимости сменить работу, пошел к Медведю с заявлением об увольнении. Медведь предложил Вадиму место в аппарате треста, в ПТО, но Вадик, рассказавший главному о давней мечте стать архитектором, так сумел расположить к себе Медведя, что тот не только подписал заявление, но и снабдил его рекомендательным письмом к своему однокашнику, директору Куйбышевского «Жилпроекта», где, между прочим, говорилось, что Выдрин показал себя способным архитектором при разработке, в соавторстве с Селивановым, оригинального проекта микрорайона из «цветных» домов, проекта, так и оставшегося на бумаге из-за отказа министерства внедрить его «в связи с дефицитом архитектурных цементов».