Николай Фомичев - Неожиданные люди

Назначение полагалось отметить, и Вадим его отметил дважды: сначала в ресторане, в кругу ближайшего начальства, что влетело «имениннику» в копеечку, а затем — в общаге, наедине с Жоркой Селивановым. И тут, когда они сидели с Жоркой за армянским коньяком, приятель, после первой же рюмки, вдруг возбужденно спросил: «Вот ты скажи, Вадим, почему любимой одеждой русских крестьян в старину был красный сарафан да белоснежная или красная тоже сорочка?» И сам же ответил: «Да потому, что красный и белый цвет красиво смотрятся на фоне зеленых лугов и лесов! И русские зодчие, заметь, прекрасно это понимали и, с целью красоты, крепости, монастыри, соборы возводили из красного или белого камня!.. А какой у нас в Соцгороде цвет домов? Тускло-серый, грязно-серый, просто серый! А фон какой? Такой же серый, потому что нет вокруг ни лесов, ни полей, ни зелени вообще! Тошно смотреть на такую архитектуру!.. А теперь представь себе центр жилого массива из зеленых башен, скажем, девятиэтажек, а вокруг — горизонтально расположенные пятиэтажки, белого или бордово-красного цвета!»… Жорка вскочил и, кинувшись к своей кровати, выхватил из висевших над нею на веревочных петлях рулонов свернутый ватманский лист. «Подойди на минуту!» — позвал он Вадима и, развернув поверх одеяла чертеж, прижал его край тяжелой подушкой, другой — своей ладонью… При виде аксонометрической композиции из красных, зеленых и белых домов, похожей на сказочный город, каким его изображают в мультфильмах, холодная змейка зависти зашевелилась было возле сердца Вадика, но он подавил в себе это чувство и спокойно сказал: «Да, колорит непривычный, но… смотрится здорово». — «Вот если бы такой квартал построить, а?!» — восхищенно улыбнулся Жорка и, выпустив из-под ладони лист, свернувшийся рулоном, пошел за Вадиком к столу.

«Идея красивая, жаль только — нереальная», — сказал Вадим, разливая коньяк в дюралевые раздвижные стопки. «Это почему же нереальная?» — с ревнивой обидой взглянул на него Жорка. «Хотя бы потому, что в небольших городах строить башни запрещено». — «Ерунда! — махнул рукой Селиванов. — В опытном порядке всегда разрешат… Проблема в другом: нет у нас цветных цементов». — «У нас обычного цемента и то не хватает», — поддакнул Вадим. «Ничего! — задорно блеснул глазами Жорка. — Белый цемент, при желании, можно достать! А зеленый и красный краситель мне обещали подобрать в лаборатории…» Вадик вспомнил, что стоило наладить выпуск Жоркиных архитектурных блоков — для одного-единственного показательного дома! — но возражать приятелю он перестал, щадя его энтузиазм. «Нет, старик! Пока не начнется строительство цветных домов, я отсюда ни шагу!» — упрямо замотал головой Жорка, как будто Вадик уговаривал его бежать со стройки. «Что ж, — улыбнулся Вадик, — за твою идею!» — и поднял рюмку с коньяком.

Жорка быстро хмелел и делался все оживленнее: вскакивал из-за стола, расхаживал по комнате и, размахивая длинными, как грабли, руками, рисовал картину недалекого будущего, когда кварталы рубиново-красных и белых домов, с комфортабельной планировкой внутри, на фоне возвышавшихся над ними зеленых «башен», с высоты птичьего полета похожие, в окружении массива зеленых насаждений, на коралловые острова в океане, украсят наши промышленные города, как украшают скучную, бездушную пустыню яркие, цветущие оазисы. «Маниловщина», — слушая Жорку, думал Вадим, умевший уже здраво оценивать возможности стройки, но он не стал разуверять приятеля, смутно предчувствуя, что именно такой, фантазирующий Жорка может ему пригодиться когда-нибудь… Потом — уже на второй стадии охмеления — Жорка, растянув на столешнице локти, подпиравшие его лохматую, рыжую голову, грустным, жалующимся голосом рассказывал приятелю, как шеф его, начальник проектно-сметного отдела, игнорируя Жоркино архитектурное образование, самое интересное, живое дело — проектирование квартала коттеджей для ИТР — отдал дружку своему, инженеру Гинтеру, а Жорку настолько завалил суконной канцелярщиной, что над своей идеей — проектом цветного квартала — ему приходится работать урывками, в выходные дни и вечерами. И Вадим, прикинув, что такого рода практика проектирования сгодится в будущем и ему самому, предложил Селиванову свое участие в работе над его идеей. Жорка, чувствительный как женщина, растрогался от слов Вадима и, с пьяными слезами на глазах, стал ему петь дифирамбы: какой он, Вадик, настоящий, верный друг и что таких, как он, умных, молодых организаторов, как раз и нужно двигать вверх, на смену старичью, и наконец договорился до того, что заорал: «Быть тебе министром, старик!» — радостно захохотал и, через стол дружески хватанув его за шею, шутливо-ласково спросил: «А меня тогда не забудешь, а?» — так что Вадик, рассмеявшись, стал уговаривать приятеля ложиться спать.

Став начальником участка, Вадим Выдрин скоро же почувствовал себя на новом месте как рыба в воде. Первый основательный толчок к развитию его способностей дал ему один достопамятный разговор со Стрельчуком, в тот самый вечер, когда обмывали в ресторане Вадикино назначение. Разгоряченный крепкими напитками, красный и распаренный Стрельчук вдруг навалился своим грузным телом на стол, уставленный выпивками и закусками, и, задышав в лицо Вадиму коньячно-теплым запахом, тихонько загудел среди хмельного гвалта застольных голосов: «Парень ты нашенский, Выдрин, я убедился в этом. Но есть у тебя, едрена корень, просчет один. Ты как работаешь? С делами управился — и отваливаешь домой. Я ничего не говорю: в иные дни ты дотемна на объектах крутишься. Молодец! Только ты вот что в расчет возьми: у нас в «Рудстрое» работящими считают не того, кто вкалывает больше других, а того, кто ближе начальству… Я не подхалимов имею в виду, а энтузиастов дела, командный актив, понял?.. Я — сам в числе актива. Все с площадки по домам разбегаются, а мы, актив, в управление едем, там рабочий день кончаем. Там, — наверно, видел — каждый вечер вроде как военный совет при полководце: обсуждаем, намечаем, что на завтра… спорим, голову ломаем сообща, как помочь план выполнить… Усек, о чем толкую?.. Тогда — мотай на ус!» И Вадик крепко намотал на ус совет Стрельчука.

Заправилой «Жилстроя» был не начальник Потапов, которого заглазно звали «Пустое место», а любимец Самого, главный инженер Рыбаков, волевой, хотя и грубоватый человек лет пятидесяти с гаком; и Вадик взял за правило к концу работы являться к нему в кабинет, где всегда висели пласты табачного дыма и беспорядочно гудели голоса «энтузиастов»-активистов (здесь собирались начальники участков, старшие прорабы, начальник ПТО [4] ПТО — производственно-технический отдел. , механик и снабженец), и между ними — властный баритон Рыбакова, манерами держать себя и стилем работы сильно подражавшего Самому, Вишнякову. Вадик поначалу сидел и скромно помалкивал, вставляя к слову фразу-две, кратко отвечал на вопросы, ежели они случались, а сам внимательно прислушивался и приглядывался к «активистам», пока не убедился, что, превосходя его в хозяйской сметке, оборотливости, они пасуют перед ним в чисто инженерном деле. И, решив сыграть на этом преимуществе своем, Вадик, после тщательного изучения чертежей и смет, подбросил как-то Рыбакову идею проектных изменений, сокращавших объемы работ и ускорявших строительство. Без видимой охоты приняв ее и оценив всю выгоду ее осуществления не только для «Жилстроя», но и лично для себя (поскольку как соавтор рационализации он получил приличный гонорар), главный инженер, властный человек, не любивший чужой инициативы, вдруг приобрел определенный вкус к рацпредложениям Вадима, так что Вадик, как-то незаметно, сделался доверенным лицом у Рыбакова. Впрочем, приближение к начальству Вадика зависти его коллег не вызвало, потому что он держал себя со всеми дружески, на совещаниях помалкивал и вообще был почти незаметен. Не игнорировал Вадим и Потапова, рассудив, что если начальник, безропотно отдавший свои бразды правления главному инженеру, вряд ли властен помочь ему, Вадику, в чем-нибудь дельном, то уж навредить при желании сможет и он, и посему, идя к Рыбакову, Вадим нет-нет да заглядывал к начальнику, обыкновенно в одиночестве скучавшему в своем кабинете, и всегда находил для него несколько добрых шутливых слов или заводил беседу о видах на охоту и рыбалку, которых стареющий Потапов был большой любитель…