Николай Фомичев - Неожиданные люди

— Айда, ребята, — сказал Савиди. — Ни один чечен теперь даже щепку не возьмет на стройке.

И Савиди не ошибся.

О Савиди много можно рассказать хорошего, но и того, что сказано, достаточно, чтобы представить, что за парень был Савиди. Неудивительно, что Костю любили в поселке. Были, конечно, и у него свои слабости… С его головой он мог бы стать дипломатом, разведчиком, крупным организатором, может быть, философом, но Костя был малограмотный, а учиться не хотел, ленился. И еще была у него слабость: любовь к волейболу. Игрок он был, прямо скажем, никудышный. Он был тяжеловат для волейбола, но вносил такой веселый азарт в игру, что у ребят не хватало духу дать ему отвод. В конце концов к нему привыкли в команде, и, когда Савиди почему-либо не оказывалось на площадке и не слышалось его излюбленного вскрика «Там она!», сопровождавшего заброшенный партнерам мяч, игра шла скучно.

На двадцать пятом году в жизни Кости произошло самое яркое событие: он влюбился. Вот как это случилось. Осенью строителей элеватора бросили на уборку урожая. Урожай в ту осень уродился небывалый, некуда было девать зерно, и Савиди с ребятами в темпе рубили несколько просторных, как ангары, зернохранилищ-клунь. Погода стояла жаркая, сухая. Раздевшись до пояса, Костя сидел на стропилах и, тюкая топором, укладывал и прибивал жердевую обрешетку. Вдруг в клуню, лихо развернувшись, вкатил грузовик, набитый зерном, громыхнули откинутые борта, давая свободу потекшему на брезент зерну, и двое девчат, стоявших в кузове, стали разгружать машину. На одну из этих девчат и упал нечаянный взгляд Савиди. Упал и замер: полные, облитые солнцем плечи и руки ее матово отливали загаром, икры ног, утонувших в пшенице, были тугие, как репа, и когда, как веслом, загребая зерно, она разворачивалась с лопатой, в вырезе сарафана виднелись выпуклости крепких грудей и мелькало милое, румяное от напряжения лицо. Сердце у Савиди дрогнуло и во рту стало сухо. Он всек топор в стропилину, спрыгнул вниз и красивым прыжком метнул свое сильное тело в кузов машины.

— Помогай бог, как говорится! — глядя на девушку в сарафане, сказал Савиди и широкой улыбкой открыл свои белые, как у негра, зубы.

Ее глаза из-под сдвинутой к бровям косынки насмешливо блеснули. Кажется, его собрались отбрить. Но Костя был человеком дела: с той же щедрой улыбкой забрав у нее лопату, он оттиснул девчат к кабине и в несколько мощных, размашистых гребков очистил от зерна платформу. Потом спрыгнул на пол, поднял и закрыл борта и, вскинувшись в кузов, весело крикнул:

— Гони, шофер!

Из кабины высунулась взъерошенная голова дремавшего шофера, жикнул стартер, и машина, с ходу набирая скорость, выскочила на дорогу.

В разгоряченные лица и груди троих, прижавшихся к кабине, давило теплым, упругим воздухом, трепыхали и щелкали на ветру подолы девчат, а навстречу, то справа, то слева, кидались длинные сараи-коровники, беленые мазанки, рябые частоколы палисадников, и, все отсекая межой, запестрело солнечно-желтое море жнивья. На поворотах девушку в сарафане прижимало к Косте, стоявшему как скала, и тогда он ощущал прикосновение ее бедра, слышал запах солнца и сена, которыми пахли ее загорелые плечи, видел чуть припухшие, полураскрытые в улыбке губы. И, чувствуя, как грудь его распирает чем-то новым, неожиданно счастливым, он сказал, склонившись к маленькому уху, проступающему под косынкой:

— Двадцать шестой год на свете живу, а такую девушку, как вы, никогда не видел! Хотите верьте, хотите нет. И где только живут такие!

Она взглянула на него с недоверчивой насмешкой. Думала, наверно, он просто так поехал, потрепать языком.

— А где живут такие шустрые, как вы? — сказала она сильным, певучим голосом, который качался слегка от тряски машины.

— Я из поселка Красный луг, а звать меня Костя Савиди. А вас?

— Меня Варя звать, а ее — Тамара, и, выходит, мы с вами соседи, в Антоновке живем…

Тамара косилась на их разговор и прижимала хихикающий рот к плечу подруги.

— За такой бы девушкой, как вы, Варя, я пошел бы, куда хотите! — с чувством сказал Костя. — Честное слово!

В ее глазах мелькнула грусть.

— Вовсе я и не девушка. Я — разведенка, и у меня ребенок. — И посмотрела на него, говоря как бы: «Что, съел?»

Костя искренне удивился:

— Ну и что?! Если человек понравился, остальное не имеет никакого значения. А вы мне так понравились, что я хоть сегодня женился бы на вас, клянусь! — Он всегда говорил то, что думал.

Варя обернулась к подруге:

— Том, хочешь, познакомлю с моим женихом? Вот он! — Она рассмеялась и покраснела.

Тома фыркнула в рукав. И вместе с ними простодушно смеялся Костя.

Они приехали вместе на ток, заваленный горами зерна, по-быстрому нагрузили машину и опять покатили в село. И опять их обсвистывал теплый, пронзительный ветер, опять он чувствовал близость сидевшей подле, на зерне, удивительной Вари, опять на резких поворотах Варю прижимало к Косте, и опять был смех, разговор и шутки.

И настала для Кости новая, славная жизнь в колхозе. Он строил клуни, а думал все время о Варе и ждал ее, как ждут мечту свою. Как только грузовик с зерном и Варей подкатывал к клуне, Костя бросал топор и брался за лопату. Он хотел как можно больше тяжкого, неженского труда переложить с Вариных плеч на свои сильные плечи, и работал за троих.

А вечером они ходили с Варей за Ишим, садились у ракитовых кустов, смотрели на блистанье водной глади в лунном свете, и Костя целовал ее, пьянея от счастья. Он говорил, какой красивый дом он выстроит, когда они поженятся, и как хороша будет жизнь в этом доме. А Варя смеялась и не верила:

— Мужчины все так говорят. А потом, когда им уступают, забывают о своих словах. Да и зачем я тебе? Разве мало в селах девушек?

Но Костя не давал ей говорить: он целовал ее…

Костя готов был жениться немедля, но родители Вари сказали ему: так нельзя, нужно походить хоть сколько-то, получше узнать друг друга, а то за такую скороспешность стыдно будет перед людьми, и свадьбу назначили на весну, на май. Всю зиму, чуть не каждый вечер, ходил Савиди к невесте в Антоновку, пешим ходом вышагивал по три километра туда и обратно. И копил деньги, покупал лес, кирпич — готовился с помощью братьев заложить с весны собственный дом. Ждать оставалось недолго. Шел уже март, густоснежный, морозный, буранистый, но старики пророчили раннюю весну в тот год. В марте это и случилось…

Варина подруга Тамара вышла за солдата, и на Восьмое марта сыграна была в Антоновке шумная свадьба, с большим количеством приглашенных, с криками «горько», с русским переплясом, пеньем и катаньем на ухарских тройках. Костя на свадьбе был радостно весел, разудало отплясывал «барыню», «казачка» — аж посуда звякала на столах, — а когда садился рядом с Варей, шептал ей все те же слова: «Ничего, Варюша. Нам ждать недолго. Каких-нибудь пару месяцев… Эх, и заживем мы с тобой!» — и с ласковой силой сжимал своей невесте плечи…