Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— Ты?!

Володя поставил автомат возле двери, подошел к стулу и сел. С минуту оба молчали, наконец хлопец спро­сил:

— Что ты шьешь?

Зина глубоко вздохнула, опустила голову: не призна­ваться же, что шьет распашонку. По ее виду Володя понял, что случайный этот вопрос явился зацепкой не для обычного, а для серьезного разговора. Но с чего на­чать этот разговор, не знал.

— Зачем ты пришел? — не выдержала затянувшегося молчания Зина.

— Не понимаю тебя.

— Не нужно было заходить ко мне.

— Почему? Ты же была нашей партизанкой, моим другом.

— Все это было, но как во сне. Я тебя как-то видела с Валей и с тех пор не хочу выходить на улицу.

— А раньше выходила, считая, что меня убили?

— Да, было легче.

— Никогда не думал, что у тебя такой характер.

— Так почему я сама себя убила, а ты живешь?

— Ты тоже живешь. И даже, оказывается, была рада моей смерти.

— Смотря как понимать слово «рада». Я» например, рада, что убили Саблина. Даже если бы он не был измен­ником, все равно такому противному человеку нельзя жить на земле... А есть радость иная, равная самоубий­ству. Это когда человек ни о чем не думает, ничего не видит, а будто спит вечным сном. Я жалела тебя, за это тот гад даже избил меня. А теперь в душе переболело, и я хочу тебе всего хорошего, вот только уехал бы ты куда-нибудь далеко-далеко. Иначе мне стыдно жить.

— Потому что с Валей меня увидела?

— И поэтому.

— А мне Валя нравится.

Зина вскинула голову:

— Валя другой человек, она жестокая.

— Неправда. Она очень ласковая и добрая.

— К тебе — может быть. А я, глупая, всегда и ко всем была доброй. Характер такой, никого не хотела обидеть. Из-за него и себя погубила: до сих пор не могу понять, как получилось с Саблиным.

Зина разговорилась, ей стало легче. Но эта душев­ная легкость лишь временная: стоит остаться одной — и опять сожмется сердце, полезут в голову надоедливые мысли. Соседки и мать убеждали ее, что после рождения ребенка она станет другой, а какой — она представить себе не могла. Легче ожидать ребенка, когда рядом с тобой любимый человек, его отец... Но его нет и уже ни­когда не будет... Саблин? О, только не он!

И Зине вдруг захотелось подробнее узнать об отно­шении Володи к Вале.

— Если бы я не вышла замуж, а ты вернулся, у нас прежних отношений, наверное, все равно не было бы, а? — издалека начала она.

— Почему?

— В то время Валя уже находилась в отряде.

— Что из этого?

— Я еще до войны тебя к ней ревновала. Да и Саб­лин говорил, что поспешил жениться на мне.

— Не Саблин, а Копыцкий, такая его настоящая фа­милия. И его поведение не пример для хлопцев и муж­чин.

— Копыцкий?

— Да, и никакой он не политрук. Мерзавец, пройдисвет! Жил по чужим документам! И ты думала, что та­кой негодяй мог быть политруком?

— Вот почему он зверел, когда я сомневалась в этом...

— Ты думаешь, у меня из-за тебя произошел с ним конфликт?

— Нет. Он любил подхалимов, а ты начал возра­жать. Из-за этого все и началось.

— Я не могу подчиняться дураку, а приказ умного человека выполню, не считаясь ни с чем, но без подха­лимства. Хочешь услышать анекдот, который отец рас­сказывал мне перед войной?

— Расскажи...

— Остановился генерал возле большого камня, по­дозвал к себе офицера среднего ранга и говорит: «Послу­шай, под камнем что-то пищит». Тот опустился на коле­ни, прислушался, встал и отвечает: «Так точно, ваше высокоблагородие, пищит». Генерал позвал офицера чи­ном пониже. Тот подтвердил слова предшественника. Позвал сержанта, и опять: «Так точно, кто-то попискива­ет». Решил генерал позвать солдата. Солдат поползал вокруг камня, поднялся и отрапортовал: «Ваше высоко­благородие, это у вас в ушах пищит!» Генерал поблагода­рил солдата и сказал, что он самый честный воин.

Зина улыбнулась, помолчала, потом вернулась к преж­ней теме.

— Ты любишь Валю? — спросила она.

— Очень!

— Ну что ж, мне от этого легче. Было бы больнее, если бы знала, что ты никого не любишь.

— У тебя все получается наоборот,— усмехнулся Во­лодя.— То радовалась, что меня расстреляли, то теперь радуешься моей новой любви.

— Наверное, когда не жалеешь себя, не жалеешь никого.

— Разве? Иной раз не жалеешь себя ради другого человека. Если, конечно, человек этого достоин...

— Валя сейчас у твоей матери?

— Ранена. Здесь ее нет.

— Вот почему ты ко мне зашел... Валю жалеешь, а берешь с собой на операции...

— А тебе ее не жалко?

— Я ее ненавижу так же, как она меня!

— Из-за Копыцкого?

— Нужен был он ей, как же! Из-за... — Зина осек­лась, прикусила губу. И спросила, чтобы только не мол­чать: — Тяжело ее ранило?

— Легко, в ногу.

— Смотри, еще и убьют.

— Нет, я не позволю ей больше участвовать в труд­ных и сложных операциях.

— Только сам будешь воевать? Смотри, сбережешь ее для кого-нибудь другого...

— Знать, судьба моя такая: беречь девчат для дру­гих.

— Если б тебя не ранили, и со мной такого не слу­чилось бы.

— Ты уверена? А я не верю. Пожалуй, лучше, что меня в то время тут не было. Взял бы меня Копыцкий с собой на задание да и пристрелил бы в спину.

— Возможно. Не встань ты между ними, он бы и Ва­лю прибрал к рукам.

— Я между ними не становился.

— Пускай так, но Валя всей душой тянулась к тебе.

— Не замечал.

— А я замечала и знала.

— Ты что, устраиваешь допрос? Меня, например, не интересует, как ты любила Копыцкого!

Жесткая эта фраза, как меткая пуля, попала в цель. Зина зарылась лицом в подушку и разрыдалась. Не по­тому, что Володя так равнодушен и холоден к ней: после всего, что произошло, иначе и не могло быть. Но откро­венный, без недомолвок разговор с парнем разбудил в ней все, пережитое за последние два гоца. Будто изда­лека, из-за глухой стены доносились слова Володи о том, что скоро придут наши и жизнь пойдет по-другому. Что ей, недавней партизанке, нечего стыдиться... И не ее ви­на, что поддалась обману негодяя... Все это останется в прошлом и забудется.

— Нет, нет,— простонала сквозь слезы Зина.— Знал бы ты, как мне тяжело, я не хочу жить, не хочу...

Так и ушел, не сумев успокоить ее. «Хорошо, что не догадывается, кто убил Копыцкого, иначе встреча была бы совсем другой»,— подумал он. И мысленно вы­ругал себя за то, что зашел к Зине: не нужно было воро­шить чувства молодой женщины, когда она в таком по­ложении.

Мать сразу почувствовала, что сын вернулся в пло­хом настроении.

— Жалеешь Зину? — спросила она.

— Тяжело ей.

— Но нельзя же возвращаться из чувства жалости, сынок!

— Ни о каком возвращении я не думал и думать не собираюсь. Меня любит Валя, а я ее.

— Вот и держитесь друг друга. А к женщине хо­дить... — мать поморщилась и как бы для самой себя до­бавила: — Тронутая земля дождя требует.