Тиркиш Джумагельдыев - Настырный

Агаджан молодец, самую большую учебу закончил. Теперь он учителем там, куда так трудно поступить. Из села, пожалуй, по учености с ним никто не сравнится, разве только Тырры, сын Гока. Тоже ученый человек, да последнее время с отарой этой, говорят, связался, потерял доброе имя… Да оно и так ясно было, что не получится из него большой человек — об отце нисколько не заботился. Так и умер старик без догляду…

Агаджан не из таких, то и дело мать навещает. Женился, он, правда, в городе, по своему выбору, но и мать сумел уважить. Сватать Солтанджамал сама ездила, день свадьбы сама назначила. На все село была свадьба. Молодые целый месяц здесь прожили. А потом уехали и мать с собой увезли. Только она, бедняжка, месяца через два вернулась, говорит, нет ей жизни без родного села. Агаджан не препятствовал, а чтоб не тосковала в одиночестве, навещают они ее: то сам приедет, то жену пришлет. Нелегко это, конечно, люди они занятые, а что поделаешь — мать…

Прекрасный он парень, Агаджан. Потому и не попрекнул Сапара ни разу. А ведь как обижен был, не мог он забыть ту обиду. А может, и выпустил из памяти, он ведь тогда мальчонкой был. Возможное дело, только Сапару-то до смерти не забыть того случая. Ямат, уходя на фронт, как ему сказал? «Мы доверяем тебе заботу о наших семьях, детей своих малых на тебя оставляем…»

В то лето бригада Сапара засеяла двадцать гектаров целины. Основные земли бригады были поблизости от села, а новые далеко, в десяти километрах от дома. Воды, ее всегда не хватает, а то лето такое выдалось знойное, вспомнить страшно. Метался он меж двумя своими участками, с поливальщиками больше старался быть. Задует из пустыни ветер, поникнет, привянет хлопчатник, и Сапар голову опускает. Под вечер чуть прохладнее, расправятся листочки, глядишь, и Сапар ожил, посветлел…

В то время ввели новшество — трактор стали пускать перед поливом — бороздки нарезает для воды, и одновременно вносятся удобрения. На три бригады один трактор. Понятно, каждый бригадир подольше его задержать старался.

Назавтра с утра трактор должен был прийти в бригаду Сапара, на то поле, что возле села. Нужно было назначить двух мальчишек прицепщиками. Сапар-ага выбрал Агаджана и своего Сейитли. Истомившись на прополке, мальчишки так и запрыгали от радости. Им что? Им лишь бы повеселей, поинтересней было. А жара — не беда; нырнули разок-другой в арык, и дело о концом.

Договорились, что до обеда на прицепе работает Агаджан, после обеда — Сейитли. Полдня работают, полдня отдыхают. Иначе нельзя, иначе не выдержать ребенку. Они, глупые, за счастье считают, полдня свободны, хочешь — купайся, хочешь — гуляй, а каково это полдня на прицепе высидеть, в жаре, в пыли, в грохоте — и понятия не имеют.

Мерван завел свой трактор на рассвете. К трактору прицеплен был длинный ящик, наполненный азотом, перемешанным с сухим навозом. Из ящика удобрения поступают в воронки, а оттуда по резиновым трубкам в междурядья. Прицепщик должен следить, чтоб воронки не забивались. Если азот будет сыпаться через край и попадет на листья, они могут сгореть.

Сапар-ага все сам проверил. Ящик заправлен, Агаджан на положенном месте, в руках — палочка, помешивать в воронках. Все в порядке, все как положено, можно ехать на другой участок.

Сапар-ага сидел рядом с арбакешем, свесив ноги, и думал. Небо уже краснеет, скоро солнце взойдет. Если сегодня оно будет палить так же, как вчера, плохо придется хлопчатнику. Потому и чувствуется в этой прохладной предутренней тишине такое напряженное ожидание. Конечно, не для всех так, посторонний, может, ничего и не почувствует, а он прямо кожей ощущает. Постороннему что? Поглядит на этот хлопчатник, порадуется: густой, плотный, словно туча темная осела на землю, Какой прекрасный хлопок! Сапар этого не скажет, не может он так сказать, потому что знает он все доподлинно. Да его и не заметишь, тот кусок, небольшой он, с несколько кибиток всего, а словно парша на бритой голове — все настроение портит. И как зимой при планировке он прозевал этот кусок? Теперь вот в низинке оказался, вода скапливается. Хлопчатник хоть пропасть и не пропал, а хилый стоит, желтый. Надо будет валками огородить — вода не так будет заливать, и подкормить — удобрений побольше дать, догонит, наберет рост, не будет вид портить.

Сапар хотел к вечеру вернуться в село, да не получилось, пришлось заночевать с поливальщиками. Вернулся на следующий день под вечер. И сразу новость — Агаджан заболел, горит весь. Не заходя домой, пошел прямо туда. Мальчик лежал в постели посреди комнаты. У изголовья мать и Каракыз. Вот, бедняга, оказывается, не только стоять, и сидеть по-человечески не может, в три погибели скрючилась.

Солтанджамал, ни слова не говоря, закрыла лицо руками, всхлипнула. Каракыз глянула исподлобья, отвернулась. Плохо дело. Сапар молча сел возле мальчика. Весь красный, в поту, Агаджан дышал тяжело, прерывисто. На шее под подбородком быстро-быстро билась тугая синеватая жилка. Сапар не открывал глаз от этой жилки, и ему казалось, что она бьется все чаще…

— Что с ним?

Солтанджамал молча шмыгнула носом и вытерла слезы.

— Будто не знаешь… — не глядя на Сапара, пробурчала Каракыз.

— Знал бы — не спрашивал. Я ж только оттуда, с новых земель, даже домой не заходил. Тадждурды встретился, он и сказал, лежит, мол, парнишка, горячий, как печка.

— А остальное пусть тебе жена расскажет!

— Что это значит, Каракыз?

Солтанджамал молча взглянула на него, взяла пустой чайник и вышла.

— Совести у людей нет… — не глядя на Сапара, пробормотала старуха. — Отца нет, заступиться некому… Над дитем измываться!..

— Не томи душу, Каракыз! Объясни, что случилось!

— Что случилось!.. Ребенок голодный, непоеный, весь день на солнце! Прокатило его от макушки до пяток, вот он и сомлел. Удар у него!

— Так я же велел, чтоб его Сейитли сменил с полудня.

— Велел! Не явился твой Сейитли. Бибиш, говорят, к сватье его послала. Барана зарезали, надо ж твоей старшенькой мясца отведать… Корчит из себя баба… Муж бригадир, вот она и командует. Ну сделала плохо, виновата, так ты хоть зайди проведай…

Сапар давно уже все понял, давно уже не слушал старуху, но сидел молча, опустив голову. «Говори, Каракыз, говори… Сейчас тебе говорить, мне помалкивать…»

Вошла Солтанджамал, поставила перед ним горячий чайник. Каракыз и при ней продолжала честить Сапара и его жену. Хозяйка не остановила ее, значит, согласна. Наверное, если б не старуха, она сама высказала бы все это Сапару.

А мальчик не открывает глаза. Жилка прыгает часто, часто… Если он в сознании, то все слышит. Может, поэтому и глаз не открывает? Хочет, чтоб бригадир скорей ушел?

Мальчик застонал, заметался в бреду. Словно желая защитить его от опасности, Солтанджамал бросалась к сыну, загородила его своим телом, вытерла ему пот со лба.