Тиркиш Джумагельдыев - Настырный

Шум моторов постепенно затих, и снова стало очень тихо. Сапар-ага остановился, прислушался к своему телу. Боли не было. Да и усталости особой тоже. Хотелось еще походить, посмотреть. Своими глазами увидеть, изменилось ли что тут за год, что нового на полях. Поглядеть, узнать, а на обратном пути обо всем рассказать Ямату.

— Здравствуй, Сапар-ага, — еще издалека приветствовал старика председатель. — Вот ты и на ногах, не сглазить бы!.. Почаще ходи по полям, никакая болезнь не подступится!

Он чуть наклонил голову и обеими руками пожал ему руку. Они не видались давно. Председатель заметно пополнел, появился второй подбородок, и шея стала короткая. До чего ж нынче люди легко полнеют! Другому и сорока лет нет, а уж живот отрастил. Раньше мучились, как бы пополнеть, а теперь не знают, как от жира избавиться. Вот говорят, не толстеют, у кого забот нет, кого чужие беды не трогают. Уж про кого другого, а про председателя этого не скажешь. Может, кто и скажет, если непонимающий, а Сапару достаточно в глаза человеку глянуть. Вон этот и улыбается, и слова веселые говорит, а глаза выдают. Не до веселья председателю, забот да хлопот у него на десятерых хватит…

— Как хлопок находишь, Сапар-ага?

— Надо бы лучше, да нельзя, не приведи бог сглазить! Собрать бы только без потерь…

— Да… С тонковолокнистым трудно придется. Машиной его не возьмешь. Пробовали, фабрики не принимают. Говорят, волокно портится…

— Тогда руками придется. Поаккуратней.

— Руки-то негде брать.

— Ну уж сейчас грех жаловаться. Если сейчас не управляться…

— Сапар-ага! Это только так кажется, что народу много. Ну сами посудите. В каждом доме полно детишек. Мне лично совесть не позволяет докучать многодетным матерям, — выходи, мол, на хлопок — у них забот по горло. Школьники, конечно, выручают, да больно цена дорогая — учиться как следует не даем. Мужчинам, сами знаете, и без фартуков дел хватает — на машинах работают, отары пасут. Грузы какие, опять мужчины нужны. Так и получается — нет людей на ручную уборку… Мало людей, очень мало!

— Вот ты, председатель, говоришь, людей мало. А нет разве таких, что живут тут, а работают в городе? Почему бы их не вернуть?

— Да с милой душой! Кто возвращается, мы, знаешь, как встречаем — чуть не с музыкой! А насильно не имеем право. Я ведь с ними толковал.

— Со всеми говорил?

— Со всеми. Каждого по отдельности приглашал.

— Ну что тебе, к примеру, сказал Овез, сын Сахета?

— Который каменщиком? Сказал, что останется строителем.

— И пусть! Что, в колхозе дома нельзя строить? Ты ему про это-то говорил?

— Сказал… А он: ничего, мол, колхоз и без меня обойдется.

— Неужели так и сказал?

— Прямо так! А чего вы удивляетесь?

— Удивляюсь, потому что знаю его. А ты, верно, не очень хорошо его знаешь.

— Возможно, Сапар-ага. Пойдемте на стан, чайку выпьем!

— Чайку — это хорошо, это можно.

Солнце приближалось к зениту, спина прогрелась до самых костей, губы запеклись — самое время чай нить.

А все-таки с Овезом что-то не то. Неспроста он председателю так ответил.

Конечно, Овеза Сапар давно не видел — болел, а он не из тех, кто по соседям ходит, но все равно: не мог Овез переродиться. Может, председатель просто подхода к нему не нашел?

Расспрашивать обо всем этом подробно Сапар-ага счел неприличным. Решил, сходит вечером к Овезу, поглядит, как он, чайку попьет, а заодно и поинтересуется… Едва ли Овез повторит ему эти слова.

За чаем Сапар-ага помалкивал, но председатель почему-то догадался, о чем он думает.

— Я, Сапар-ага, не меньше твоего жалею, когда люди из колхоза уходят. А только задерживать их права у нас нет. Строят кругом; тут стройка, там стройка… На юге, говорят, газ в земле нашли, город большой будет. И везде люди нужны. Если каждый только о своем думает, это тоже не дело. Так что я считаю, нужно по желанию: хочешь — в город иди, хочешь — в селе оставайся.

Сапар-ага огорчился. И не потому, что неверный этот довод, а потому, что на Овеза такие слова вполне могли произвести впечатление: если и намеревался вернуться, не вернется.

Сапар-ага вернулся домой уже за полдень. Сейитли тоже пришел, сидел пил чай. Внуков не было видно ни в доме, ни во дворе — убежали куда-нибудь играть…

Едва Сапар-ага вошел в прохладную комнату, как усталость разлилась по всему его телу. Он вышел во двор, засучил рукава, умылся холодной водой. Но усталость почему-то не проходила, наоборот, ноги начали дрожать… Видно, увлекся он, побродил больше чем можно. А поясница ничего, помалкивает. Да и сердце вроде не щемит. Обойдется. Сейчас перекусить, полежать немножко, и все будет в порядке.

— Чай настоялся. Будешь пить, папа?

— Обязательно, сынок, во рту совсем пересохло.

— Я смотрю, устал ты? Ходил много?

— Пустяки… Разве может человек устать от полей? Вот больница — это да, вконец она меня вымотала!

Невестка поставила перед Сапаром-ага большой чайник.

— Джамал говорит, без тебя старики наведывались. Узнали, что из больницы вышел, навестить хотели.

Джамал кивнула, подтверждая слова мужа.

— Это хорошо, что они решили навестить…

— Сказали, вечером еще придут.

— Хорошо, если придут…

От зеленого чая тело пробило потом, внутри все смягчилось, отошло… Сапар-ага с удовольствием поел плова с курицей. Умеет невестка плов готовить, и рис у нее всегда мягкий, с морковкой ровно перемешан. Да, видно, старость свое берет, теперь только мягкая пища по душе. Покойница Бибиш тоже мастерица была на плов, а вот такой мягкий он у нее не получался. Скоро пять лет, как умерла, бедняжка… Плохо без нее. Недаром умные люди говорят: «Жена мужу не на радость, а на старость». Сильно он тосковал, когда умерла Бибиш. Потом ничего, притерпелся. Счастье еще, что семья у него ладная: хороший сын, невестка уважительная. У Джамал свекор всегда на первом месте. Может, это Сейитли ее научил, а только думается, сама все понимает. Потому что, если нет у человека понятия, если сердце ему не подсказывает, тут уж учи не учи… С невесткой повезло, ничего не скажешь. Не он один так думает, люди так говорят, а это вдвойне приятно…

Пообедал, и потянуло поспать: положи сейчас голову на подушку, мигом сон сморит.

— Ты бы вздремнул, отец, — сказал Сейитли, видя, что старик совсем отяжелел. — А я схожу к Агаджану, сегодня уезжает. Он потом зайдет к тебе проститься.

— Что это он больно скоро собрался?

— Так ведь только за матерью приезжал.

— Опять хочет в город свозить?

— Нет, отец, на этот раз насовсем увозит.

Сапар-ага словно кто за плечи тряхнул.

— Быть не может! Не согласится она!

— Уговорил. Вечерним поездом уезжают. Мы с ним еще с утра вещи в багаж сдали.