Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

Февраль.Одна из первых ленинградских рок-групп «Авангард-66» получает постоянный ангажемент в кафе «Эврика».

Находилось оно, – пишет А. Бурлака, – в типовом торговом центре на проспекте Энергетиков, на самой окраине тогдашнего Питера, однако вскоре стало центром сосредоточения всей модной молодежи города: хотя зал «Эврики» был рассчитан на сто восемьдесят человек, в отдельные вечера туда набивалось по четыреста: ехали с Невского, из Университета и Военмеха.

Репертуар Авангарда-66 составляли песни the Beatles, the Rolling Stone, the Dave clark five, the searchers, the tremeloes, инструментальные пьесы the shadovs и мн. др. Если оригинальные слова были недоступны, их пели на птичьем языке, как тогда говорили, «из-под волос» ( А. Бурлака . Т. 1. С. 20).

Комитет по Ленинским премиям объявляет, что в списке произведений, оставленных для дальнейшего обсуждения, есть и книга стихов Андрея Вознесенского «Антимиры». Информируя ЦК КПСС о ходе и итогах сессии Комитета, его руководители Н. Тихонов и И. Васильев сообщили:

Все выступавшие по книге «Антимиры» отмечали незаурядный талант автора, интенсивность его творческих поисков, стремление утвердить в своей поэзии нравственный идеал времени. Исключение составила речь А. Прокофьева, который считает творчество Вознесенского псевдоноваторским, двигающим поэзию «не вперед, а назад».

Большинство выступавших (не только противники книги, но и ее защитники) отмечали, наряду с несомненными достоинствами сборника, увлечение автора формальными поисками, подчас недостаток гражданской зрелости, свидетельствующие о том, что А. Вознесенский находится еще в стадии становления и не достиг той творческой высоты, которая дает право на получение высокой награды. Однако масштаб дарования поэта, яркая оригинальность поэтического лица, новая современная образность, обращение поэта к значительным общественным темам, как, например, в поэме «Лонжюмо», дают, по мнению сторонников кандидатуры, основание для оставления ее для дальнейшего участия в конкурсе с тем, чтобы продолжить в прессе заинтересованный разговор о плодотворных тенденциях и недостатках в молодой поэзии. Эта точки зрения была высказана в выступлениях Н. Грибачева, Л. Новиченко, А. Лупана и других, и получила поддержку большинства членов Комитета (цит. по: В. Огрызко. Держусь на одной идеологии. С. 623).

Рассказав в дневнике о процессе Синявского и Даниэля, Дмитрий Голубков добавляет:

Параллельно разбирается иное дело – скандальное, грязное: Эрастов, содержащий ряд подпольных притонов для писателей: туда ходили «пайщики» (кооператива «Советский писатель»): Грибачев, Бор. Привалов, Поповкин и Малышев (журнал «Москва»), Полянский (оттуда)… 837Высокопоставленные клиенты были затушеваны на суде. Пострадал только Эрастов и еще несколько непосредственных «оргработников» ( Д. Голубков . С. 355).

Олег Эрастов, впервые осужденный за сводничество в 1959 году, на этот раз действовал с размахом: в его деловой записной книжке было около 1400 номеров женщин и около 700 – мужчин. В отчете о процессе их имена скрыты под безликим наименованием «работники творческой и научной интеллигенции». Впрочем, этот пробел восполняется с помощью письма бывшей жены Эрастова – Н. Эрастовой – в Президиум XXIII съезда КПСС в марте 1966 года. Там упоминаются художники Яр-Кравченко и Литвинов, писатели Собко, Привалов, Карасев, Малышев, Куприянов. А зав. музыкальной частью ГАБТа Паппе присутствовал на процессе Эрастова в качестве свидетеля. 6 марта 1966 года Эрастов был осужден на 6 лет. Его клиенты остались на свободе (см. Московский комсомолец, 18 декабря 2001 года).

Журналы в феврале

В «Новом мире» (№ 2) статья В. Кардина «Легенды и факты». В «Сельской молодежи» (№ 2) стихотворение Варлама Шаламова «Первый снег». В «Москве» (№ 2) и в «Литературной Грузии» (№ 2) поэма Евгения Евтушенко «Пушкинский перевал».

1 марта.А. Твардовский направляет письмо в Секретариат Союза писателей СССР:

Дорогие товарищи!

Как меня извещает генеральный секретарь Европейского сообщества писателей Джанкарло Вигорелли, 9.III в Париже созывается экстренное и конфиденциальное заседание президиума Сообщества, на котором я в качестве его вице-президента должен присутствовать. Заседание это очевидным образом вызвано теми разнообразными толками и кривотолками, которые продолжают занимать столь большое место на страницах зарубежной печати.

Я надеюсь, что мне нет необходимости специально останавливаться здесь на том, какую меру презрения и даже гадливости испытываю я вместе с вами в отношении этих двух литераторов, навсегда покрывших себя позором в глазах нашей общественности своим трусливым двоедушием и гражданской бесчестностью, позволившим им, называясь советскими писателями, печатать тайком за границей свою в сущности антисоветскую и антихудожественную стряпню, под псевдонимами Абрам Терц и Н. Аршак.

Но я должен сказать без обиняков, что я не мог бы взять на себя отстаивание на предстоящем парижском заседании всех тех положений, которые содержатся в опубликованном в «Литературной газете» заявлении Секретариата Союза писателей.

Мне кажется, что состоявшийся процесс и приговор придали этому делу неправомерные масштабы и принесли нам немало вреда и политических невыгод, причинили очевидный ущерб нашему престижу, порадовали наших врагов и огорчили наших друзей за границей, а также вызвали чувства недоумения в душах многих людей, в частности у молодежи. Этому в первую очередь способствовали отчеты «из зала суда» и «отклики», появлявшиеся в наших газетах и стилистикой своей часто напоминавшие ходовую фразеологию недобрых времен, бесповоротно осужденных партией и народом.

Я принадлежу к той части советских писателей (думаю, что самой большой и значительной части), которые считают, что Синявский и Даниэль должны были быть осуждены и преданы всяческому остракизму в общественном, а не уголовном порядке. Может быть, еще не поздно было бы и сейчас заменить этим людям уголовное наказание наказанием более страшным по существу, но более правомерным в данном случае, а именно – лишением их советского гражданства и выдворением за пределы СССР. Это, между прочим, сразу лишило бы их ореола «мучеников», «узников социализма» и удешевило бы их товар на антисоветском рынке, а также подчеркнуло бы полное внутренней силы и достоинства презрение нашей великой державы и общества к еще одной форме лая из подворотни.

Все вышеизложенное ставит меня на предстоящем заседании руководства КОМЕСа – в ложное положение. Я не мог бы, как уже сказал, отстаивать там официальное заявление Союза писателей, которое я не счел для себя возможным подписать при ознакомлении с его проектом. Прошу секретариат разрешить мне не выезжать на парижское заседание, если мне не будет подсказан иной выход из положения ( А. Твардовский . Новомирский дневник. 1961–1966. С. 433–434).