Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

Рукопись Л. Чуковской «Софья Петровна» рассказывает историю машинистки, обывательницы. Действие происходит зимой 1937/38 года в Ленинграде. Она не понимает того, что происходит вокруг нее и с ней, так же, как не понимали люди, гораздо более умные, образованные. По-моему эта повесть принадлежит к прекрасной русской прозе. Но это еще и уникальный исторический документ, потому что повесть была написана тогда, 24 года тому назад. <���…> Но повесть-то до читателя не дошла, а между тем она необходима.

Представление об «идейном перекосе» меняется. Вот при жизни В. Гроссмана не издали его записки об Армении «Добро вам», вынули из журнала. А в 1966 году эти записки напечатали в журнале «Советская Армения». А где роман Гроссмана, труд многих лет? Ходили какие-то смутные слухи, что роман куда-то забрали. Неужели мы, члены той организации, в которой Гроссман состоял столько лет, не можем, не должны спросить: где роман Гроссмана? Ктосчитает этот роман вредным для советского читателя?

Я говорила до сих пор о произведениях известных писателей, членов нашего союза, которых вы все знаете по другим их книгам. А сейчас я скажу о человеке, которого, может, многие присутствующие совсем не знают, о Евгении Гинзбург-Аксеновой, о ее замечательной книге «Крутой маршрут». Ваши аплодисменты показывают, что многие знают эту книгу. Когда вышла повесть «Один день Ивана Денисовича», было много разговоров о том, что автор неправильно выбрал героя, о том, что не показана трагедия 1937 года, трагедия коммуниста. Я считала и считаю эти упреки Солженицыну совершенно неправомерными. У него – другая задача, у него сказана своя необыкновенно важная правда. Но по отношению ко всей литературе этот упрек верный. В литературе есть этот большой пробел. Мы не имеем права не сказать о том, что было и как было нашим детям и внукам. «Крутой маршрут» в известной мере восполняет этот пробел. Это автобиографический документ, но не только. Книга написана рукой большого писателя. Она должна быть издана, это дело чести. И это, – как это ни странно звучит, – оптимистическая книга в самом высоком смысле слова, книга о гордом, несгибаемом человеке.

Книги, о которых я говорю, не изданы по одной общей причине, – в них есть критика культа личности. Именно поэтому их обязательно надо издать как можно скорее, они нужны читателю. Но у нас, в писательской организации есть еще и особый долг перед авторами. Сейчас выходит много посмертных изданий. И это хорошо. Читаю превосходный однотомник Платонова и думаю, – кроме всего прочего, – как был бы счастлив Платонов, если бы эту книгу он увидел при жизни. Какой это позор, что великий поэт Анна Ахматова так и не увидела при жизни свой «Реквием» опубликованным в нашей стране.

Писатели, о которых я говорила, – люди не молодые. Книги, о которых я говорю, – книги жизни, главные книги. Я, конечно, желаю авторам долгой жизни, но все мы смертны, и потому надо торопиться издавать книги, чтобы писатели их успели увидеть при жизни (Знамя. 2018. № 9. С. 163–164).

Запись в дневнике Павла Антокольского:

Костя 840сегодня встречается с Твардовским и с Сурковым. Все трое придерживаются одного взгляда на дело Синявского и Даниэля (Сурков тоже не подписал заявление от Секретариата СП) 841и втроем писали письмо в ЦК. Это уже важное дело. Дай бог ему удачи, наконец.

В конце концов у настоящих людей, которые преданы правде, честно слушаются совести и готовы при этом не жалеть свои силы, добиваться, бороться, не отступать перед трудностями, и если при этом они еще пользуются нужным авторитетом, – короче, у таких людей всегда найдется возможность воздействовать на события, многое изменить – в лучшую сторону – даже в нашей косной, идиотической системе отношений, даже в этом пропащем социалистическом государстве, давно уже превратившемся в свою противоположность» ( П. Антокольский . Дневник. С. 54).

В Москве прощание с Анной Ахматовой. Как вспоминает Наталья Белинкова,

в запущенном дворе больницы Склифосовского, в морг которой перевезли покойную, собралось несколько сот человек. Пришедшие сюда добровольно осуществили дарованное советской конституцией право на свободу собраний и свободу слова. Во дворе находился неизвестно для чего предназначенный помост. За ним стоял столб с нелепой перекладиной. Когда люди по одному стали подниматься на помост и говорить о своей скорби, каждый из них казался обреченным на виселицу. В стороне стояли какие-то ржавые бочки. Также в стороне топтались искусствоведы в штатском. Единственные ворота во двор были полуприкрыты. На улице перед воротами стоял автобус. К нам подошел Варлам Шаламов и прошептал: «Тут как раз та тысяча…» (По Москве ходила фраза председателя КГБ Семичастного о том, что, если ему дадут арестовать тысячу московских инакомыслящих, он обеспечит в стране порядок.) ( А. Белинков, Н. Белинкова . С. 227–228).

Выделив среди присутствовавших на траурном митинге «знакомые лица – Алигер, Нат. Ильина, А. Вознесенский», С. Наровчатов, – Дмитрий Голубков прибавляет:

Выступали Л. Озеров, А. Тарковский, Эткинд. Были Винокуров, Лев Смирнов, Липкин, А. Штейнберг, Г. Андреева, М. Петровых, Л. Кедрина, Левитанский, Окуджава… Из Ленинграда С. Орлов ( Д. Голубков . С. 358).

Как пишет в дневнике Корней Чуковский,

Наши слабоумные устроили тайный вынос ее тела: ни в одной газете не сообщили ни звука о ее похоронах. Поэтому в Союзе собралась случайная кучка: Евтушенко, Вознесенский, Ардов, Марина, Таня, Тарковский и др.

Тарковский сказал:

– Жизнь для нее кончилась. Наступило бессмертие ( К. Чуковский . Т. 13. С. 428).

10 марта.Вспоминая о похоронах Анны Ахматовой, Борис Друян рассказывает:

…в полдень у Никольского Морского собора колышется людское море. Внутрь собора, где идет отпевание Анны Андреевны, пробраться очень трудно. Стрекочут кинокамеры, щелкают фотоаппараты, поет церковный хор. Молодые крепкие парни с трудом сдерживают желающих пробиться поближе к гробу. <���…>

А через два часа столь же громадная толпа у Дома писателей на улице Воинова. Здесь должна состояться гражданская панихида. Прорвались в здание с бокового входа чуть ли не по головам. С мясом оторваны пуговицы у пальто, шарфы остались где-то сзади, под ногами людей. <���…> В большом лепном зале плотный людской поток медленно огибает постамент с гробом. Тихо звучит траурная мелодия. Неожиданно ее нарушает высокий голос. Оглядываемся. Это Сергей Михалков что-то говорит своему спутнику. Гневное женское шипение разом оборвало неуместно громкую речь.

Из выступивших на панихиде запомнились Михаил Дудин, Ольга Берггольц и Майя Борисова 842.

Потом были автобусы до Комаровского кладбища, последнего пристанища Ахматовой ( Б. Друян . Неостывшая память. С. 46).