Давид Самойлов - Мемуары. Переписка. Эссе

Отец ее, из старинного ученого рода Пассеков, был ректором Дерптского университета, уволенным за либерализм в пятые годы. В Дерпте вышла она замуж за Владимира Эммануиловича Грабаря, тогда еще молодого специалиста международного права. В описываемое время Владимир Эммануилович был уже старый человек и не у дел, видимо, потому, что понимал международное право с идеалистических позиций.

Возраст Марии Евгеньевны трудно было определить. Думаю, что ей было все пятьдесят [623] В 1938 г. М. Е. Грабарь-Пассек исполнилось 45 лет. . Но она не без кокетства говаривала:

— В мои сорок лет я катаюсь на коньках.

Знала она чудовищно много — и греческий, и латынь, и немецкий, и все литературы, созданные на этих языках. Несколько лет тому назад наткнулся я на превосходный том александрийской поэзии, где много прекрасных переводов Марии Евгеньевны [624] Александрийская поэзия / Сост. и предисл. М. Грабарь-Пассек. — М.: 1972. — (Библиотека античной литературы). . Оттуда — мое «Подражание Феокриту».

Несмотря на огромную эрудицию, Мария Евгеньевна не превратилась в синий чулок. Она была общительна, весела, добродушна. Грабари охотно принимали в гости любого студента, нуждающегося в совете или помощи. Мы бывали в их загроможденной книгами квартире где-то в районе Кропоткинской.

На своих занятиях Мария Евгеньевна не любила тишины. Можно было разговаривать, рассказывать разные истории, смеяться и пересаживаться с места на место. Меня любила она за то, что я вносил в эту суету посильную лепту. Например, придумал петь латинские исключения хором. «Пуэр, соцер, веспер, генер», — пели мы на мотив «Барыни». А исключения на «ор» (патиор, мориор) — на манер католического хорала.

Прибегали из других классов. Просили не шуметь.

За мои музыкальные изобретения Мария Евгеньевна по латыни ставила мне пятерки, хотя, честно говоря, я и этого языка толком не освоил.

Не знаешь, как писать воспоминания: по событиям или по лицам. Событие иногда затрагивает несколько или множество лиц. Получается некое смешение. Лица же чаще всего продолжаются во времени. Поэтому приходится постоянно забегать вперед, потом возвращаться к исходной точке рассказа. Это мешает стройности повествования. Я избрал смешанный способ изложения: и по лицам, и по событиям. Иногда лица выделяются в отдельные главы, иногда в основе глав лежат происшествия.

Итак, продолжаю.

Наиболее авторитетными преподавателями в ИФЛИ были вовсе не хрестоматийные корифеи, а молодые (немного за тридцать), связанные между собой узами дружбы и единомыслия.

Это были Владимир Романович Гриб, Верцман [625] Верцман Израиль Ефимович (1906–1992) — критик и литературовед, к. филол. н. и Леонид Ефимович Пинский. Признанным их главой считался Михаил Лифшиц [626] Лифшиц Михаил Александрович (1905–1983) — философ, литературовед, д. филос. н. . Вероятно, к ним примыкали искусствоведы Колпинский [627] Колпинский Юрий Дмитриевич (1909–1976) — профессор, доктор искусствоведения. В 1935–1937 гг. учился в аспирантуре в ИФЛИ, после чего преподавал в институте. и Недошивин [628] Недошивин Герман Александрович (1910–1983) — искусствовед, теоретик искусств, специалист по западно-европейской живописи. . А многие сочувствовали или примыкали к ним.

Стиль ИФЛИ определялся, во-первых, академически поставленным обучением языкам и литературе, во-вторых, наличием молодой талантливой плеяды мыслящих педагогов.

Михаил Лифшиц читал нам факультативный курс эстетики, который посещал весь филологический факультет. Он почитался нами как первый философ «теченцев» — так именовались его последователи. Название это произошло от дискуссии, разразившейся в те годы на страницах журнала «Литературный критик».

Спор был как будто академический: осуществлялся ли реализм Бальзака вопреки его реакционному мировоззрению или вытекал из суммы его мировоззрения. Сторонников второго взгляда окрестили «течением». Примыкать к «течению» было модно в ИФЛИ.

Был еще Георг Лукач [629] Лукач Дьёрдь (Георг) (1885–1971) — венгерский философ, литературовед. В 1933–1945 гг. жил в Москве, вместе с М. А. Лифшицем участвовал в работе журнала «Литературный критик». Переписка Лифшица с Лукачем опубликована в издании: Лифшиц М. Лукач Д . Переписка: 1931–1970. — М.: Grundrisse, 2011. , тогда прямой союзник «теченцев» и один из их теоретиков. Но его я никогда не видел.

Спор имел множество аспектов: и борьба против вульгарно-социологических схем, и борьба «классического» реализма против революционного, а заодно и реакционного, модернизма. Время поворачивало к классике, к традиции, к почвенной истории. Тенденция эта только что обозначилась и в том первично-обозначенном виде привлекала многие горячие и ищущие умы.

Лифшиц, в сущности, брал за основу гегельянскую схему развития искусства. Об этом страшно было подумать даже его противникам. Да они, наверное, куда слабей были подкованы философски. К тому же Лифшиц гегельянскую схему искусно завернул в марксизм, да и спроси его, в ту пору искренно считал себя марксистом, автором основополагающего сборника «Маркс и Энгельс об искусстве», где ранний Маркс (левогегельянский) разумно сочетался с поздним Энгельсом, сторонником реализма и «типических обстоятельств».

Борьба с модернизмом, к которому примыкала вся основная западная, а во многом и русская литература 20—30-х годов, была первым становлением нынешней «традиционалистской» и даже «почвеннической» эстетики.

Если бы тогдашние «теченцы» могли это предвидеть!

Но тогда был вкус новизны, серьезности, опыта мировой культуры и прочее, что привлекало к учению молодых.

Казалось тогда, что модернизм, отрицающий традиционные нормы искусства, ведет к фашизму, годится ему в эстетику.

Опыт сорока с лишком лет развития идей показал, что теория реализма и традиционализма может привести к тому же.

Видно, не в эстетике дело.

Со всеми «теченцами» я рано или поздно познакомился. Но это происходило уже после того, как я стал ифлийским поэтом.

А случилось это так.

В ИФЛИ существовал литературный кружок. Но собирался он один раз в году, осенью, вскоре после начала занятий. Цель этого собрания — знакомство с новым пополнением поэтов и как бы прием в поэтическое содружество. В ИФЛИ очень многие писали стихи. Но истинными поэтами чувствовали себя только члены этого неоформленного поэтического братства, куда, к моему поступлению, входили Павел Коган, Алексей Леонтьев [630] Леонтьев Алексей Павлович (1916–1991) — писатель, журналист-международник, обозреватель «Красной звезды». , Сергей Наровчатов, Костя Лащенко [631] Лащенко Константин Иванович (1918–1990) — ифлийский поэт, посещавший вместе с П. Коганом, С. Наровчатовым и Е. Аграновичем Н. Асеева и вместе с Коганом, Наровчатовым и Д. С. — И. Сельвинского. Второе посещение закончилось для Лащенко неудачно: Сельвинскому его стихи не понравились. Участник войны. После войны жил в Харькове. Работал журналистом, затем создавал и много лет возглавлял харьковскую студию телевидения и харьковский телерадиокомитет. В последние годы был директором харьковского отделения ТАСС-РАТАУ. . Даже печатавшийся Лев Озеров [632] Озеров Лев Адольфович (1914–1996) — поэт, переводчик, литературовед, д. филол. н., профессор. туда не входил.