Мирмухсин - Молнии в ночи [Авторский сборник]

За столом становилось все оживленней. Звенели рюмки. Андрей Андреевич, чуть захмелев, принялся за воспоминания, — а уж ему-то было что рассказать!.. Он участвовал в вооруженном восстании железнодорожных рабочих, — тогда еще не было на свете ни Алиджана, ни Шермата, ни Марии. Плечом к плечу с русскими товарищами и узбеками он сражался против карателей генерала Коровиченко, пытавшегося утопить восстание в крови…

Если бы Алиджан прочел о таком в книге или в газете, — это, наверно, не произвело бы на него особого впечатления: не любил он «всякую там романтику». Но Андрея Андреевича он слушал с волнением, не сводя с него глаз, словно хотел разглядеть в нем того, прежнего Андрея, с винтовкой в руках, пылкого и бесстрашного.

Нет, нынешний Андрей Андреевич не походил на героя. Был он щупловат, худощав, усы — желтые от табачного дыма, и одевался неприхотливо: косоворотка, подпоясанная узким ремнем, грубые кирзовые сапоги… Каждый день, с рассветом, он уходил на работу, а вернувшись, допоздна возился в саду, заботливо ухаживая за виноградником, деревьями, пчелами…

У него, кроме дочери, было еще двое сыновей, уже взрослых, семейных. Один служил во флоте, в Калининграде, другой работал горным инженером в Новосибирске. Внуков он видел редко, зато его любила здешняя детвора: когда он возвращался с работы, ребятишки бежали к нему со всех ног, повисали на нем, а он довольно щурился, разговаривал с ними как с равными, одаривал всякими сластями. И Алиджану в свое время немало перепало от него и ласки, и лакомств…

Наверно, думал Алиджан, человек, который так любит детей, мог в революцию пойти на любой подвиг ради счастья человечества! И он, Алиджан, обязан ему и таким, как он, тем, что в детстве не знал ни нужды, ни подневольного труда, учился, рос без забот и тревог. Ох, пора, видно, кончать шалопайничать… Андрей-то Андреевич молодым пошел в революцию… А в партию когда вступил? Раньше, чем его, Алиджана, отец.

А Андрей Андреевич уже рассказывал об отце Алиджана: каким он был чутким, заботливым. Он-то и уговорил Андрея Андреевича, своего боевого друга, поселиться в этой махалле: народ, мол, тут очень радушный, друг за друга — горой. И он не жалеет, что пустил здесь корни: люди вокруг, и правда, хорошие. Не раз его выручали.

Мария тоже вспомнила о прошлом, — о веселом детстве, когда она дружила с местными мальчишками, играла с ними в орешки, и однажды Алиджан выиграл у нее полный карман орехов, и с ней же ими поделился.

— Помнишь, Алик?..

Алиджан раскраснелся, он уже чувствовал себя здесь, как дома: казалось — давно со всеми знаком. На душе было легко и светло.

Мария включила радиолу. Потанцевала с мужем, потом с Алиджаном.

Было уже часов десять, когда Иван Кузьмич поднялся из-за стола, шутливо сказал:

— Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? Время позднее — пора и честь знать. Поблагодарим за хлеб-соль Андрея Андреевича и Евдокию Петровну, и по домам.

Алиджан тоже хотел было уйти вместе со всеми, но Андрей Андреевич удержал его:

— Тебе-то куда торопиться? Живешь рядом, на работу завтра не вставать. Посиди еще немного.

Алиджана кольнуло напоминание о том, что он не работает. Он насупился, но Андрей Андреевич и бровью не повел:

— Оставайся, оставайся. Потолкуем о том о сем…

Евдокия Петровна принесла им горячего чаю. Чай немного взбодрил Алиджана, и тогда Андрей Андреевич, глядя на него в упор, спросил:

— Слушай, парень, а почему же ты все-таки не работаешь?

— Я… я работал, — промямлил Алиджан. — В колхозном ларьке.

— Ну, эта работа не для тебя.

Алиджан кисло усмехнулся:

— Так ведь министром меня не назначат…

— Тоже мне, предел мечтаний! Я с тобой серьезно. Как друг твоего отца. Его нет среди нас, но мы в ответе за судьбу его сыновей. И если один из них, зеница его ока, на неверном пути — мы обязаны его поправить. Так что ты уж не обессудь, если вмешиваюсь в твои дела. Со мной твой брат работает, вот это орел! А ты?.. Молодой, полный энергии, а на что тратишь свои силы и мужество? На ветер пускаешь! Шел бы и ты к нам на завод.

— Простым рабочим?

— А что в том зазорного? Рабочий — высокое звание. Этого не стыдятся — гордятся этим. Поработаешь в литейном цехе, сперва, может, подсобником, а там, глядишь, повысишь квалификацию, выйдешь в мастера. Ведь и образование у тебя есть, и голова на плечах, — верно?..

— Ладно, Андрей-ака. Я подумаю.

— Подумай, подумай. Я ведь тебе только добра желаю. Будь мужчиной, сынок!

Весь следующий день Алиджан не выходил из дому — все раздумывал над словами старого мастера «Будь мужчиной, сынок!». В этом пожелании были и ласка, и требовательность, и вера. Значит, когда он и его приятели между собой с издевкой говорили о «трудягах», «вкалывающих» на заводе: работа, мол, дураков любит, так смеялись над такими, как Андрей Андреевич?.. Конечно, пристань к нему с подобными советами старший брат, Алиджан ощетинился бы, как еж. Но Андрей Андреевич…

Алиджан не догадывался, что это брат попросил Андрея Андреевича поговорить с ним, зная, как уважает он старика. И Валиджан не ошибся. Доброта, согревавшая каждое слово Андрея Андреевича, искренняя его забота о судьбе юноши, напоминание об отце, — все это подняло в душе Алиджана какие-то новые чувства, он был охвачен смятением и впервые придирчиво спросил себя: а какое он имел основание считать, что он — лучше других?.. И что ему позволено больше, чем другим?.. Да он глупый щенок перед Андреем Андреевичем, Иваном Кузьмичом… А как хочется, чтобы и его уважали. Чтобы не испытывать такого унизительного одиночества, как после посещения проклятой медресе!

Халниса-хола видела, что сын очень возбужден и, хоть не понимала, что с ним творится, ни о чем не расспрашивала, только сочувственно наблюдала за ним.

Всю ночь Алиджан беспокойно ворочался в постели, а утром приоделся и собрался уходить.

Халниса-хола подивилась: никогда еще сын не поднимался в такую рань!.. И опять промолчала. Уж если он задумал что — лучше его не трогать. Не то вспыхнет, как порох.

Алиджан направился к дому Андрея Андреевича. Заходить в дом не стал — подождал мастера у калитки. И когда тот вышел, Алиджан приветствовал его с необычной торжественностью:

— Салам, Андрей-ака!

Андрей Андреевич, взглянув на парня, принаряженного, чуть даже напыщенного — от сознания важности шага, на который он решился, — сразу все понял, крепко пожал руку Алиджану:

— Салам, сынок. Ты позавтракал?

— Угу.

— Напрасно к нам не зашел — вместе бы чайку попили. Что ж, пошли? Сначала осмотришь наш завод — ты же у нас не был ни разу?..

Они шли извилистыми улицами, в тени густых садов. Миновали чайхану, — Таджибай, подметавший тротуар перед чайханой, проводил их удивленным взглядом. Сторожа у магазинов пристально смотрели им вслед. Прежде Буриходжа водил Алиджана этими улицами, и Алиджан прятал глаза, а теперь он шагал рядом с Андреем Андреевичем, как сын с отцом, и голову держал высоко — сам удивлялся, чувствуя, как гордо и светло у него на душе.