Мирмухсин - Молнии в ночи [Авторский сборник]

— Постойте, постойте… — директор потер висок. — Непохоже что-то, чтобы парень так себя вел. Говорят, водились за ним грешки, да это дело прошлое. За него коллектив взялся.

— Хороший, добрый вы человек! — с каким-то сожалением проговорил Буриходжа. — Дай вам бог здоровья и послушных детей! А Алиджану не верьте, он кого угодно обведет вокруг пальца. Что же это за сын, который все жалованье кладет себе в карман, а о родителях и думать не думает?.. Упаси бог от такого сына!

— Ладно, ата, — директор смотрел на посетителя и с сочувствием, и с какой-то недоверчивостью. — Я вызову вашего сына, поговорю с ним.

— Поговорите, поговорите! — оживился Буриходжа. — Накажите его построже. Что ж это будет, если все сыновья перестанут почитать родителей! Вы, товарищ начальник, тогда тоже натерпитесь от ваших детей, — Буриходжа постепенно разъярялся, от его притворного смирения не осталось и следа. — Да если он не образумится, будет по-прежнему утаивать от нас деньги — я на него в суд подам! Да-да, в суд!.. Имею я право пожаловаться на него в суд?! Он у меня еще наплачется!..

После ухода Буриходжи директор и попросил позвать к нему Алиджана.

Разговор у них был недолгий. Директор склонен был верить не старому хитрецу, переборщившему и с лестью, и с жалобами, и с угрозами, а молодому рабочему. И все же Алиджан выскочил из его кабинета, как ошпаренный. Поджидавшие его Андрей Андреевич и Валиджан бросились к парню с расспросами:

— Ну?.. Зачем он тебя вызывал?

— А, — махнул рукой Алиджан. — К нему отчим приходил, наговорил на меня семь верст до небес!

— Ну, нашего директора не так-то легко взять на пушку, — засмеялся Андрей Андреевич.

— Верно, он отчима сразу раскусил, — мрачно продолжал Алиджан. — Да и я теперь знаю ему цену. Я вам еще не рассказывал, вчера мы с ним крепко сцепились. А после, мне говорили, он пошел в чайхану, вопил чуть не на весь город: мол, сын бросил меня, проклятие на его голову!..

— Видно, правду молвит ваша пословица, — сказал старый мастер. — «Скорпион своих привычек не меняет».

— Ты особенно-то не переживай, — посочувствовал брату Валиджан. — Но запомни этот урок. И будь твердым. Тяжелый камень вода не унесет.

— Уж запомню! — с угрозой произнес Алиджан.

В город пришла весна. Потеплело. На крышах ворковали горлицы. Они порхали во дворах, мастерили гнезда под крышами айванов.

Утром Первого мая Алиджана разбудили звуки карнаев и сурнаев. Их перекрыла барабанная дробь, медный клич пионерского горна — это уже начали собираться ребята из ближней школы.

Алиджан и Малика, принарядившись, взяли маленького сына и отправились на завод. Несмотря на ранний час, на улицах царило праздничное оживление, то тут, то там вспыхивала песня. Алиджан любил майские торжества — праздник Весны. На просторном заводском дворе уже толпился народ. Алиджан увидел брата, пришедшего вместе с Кимьяхон и детьми, Андрея Андреевича. Они поздоровались с особой теплотой и торжественностью, поздравили друг друга с праздником. Все были в приподнятом настроении. Залилась гармонь в чьих-то руках, девушки в образовавшемся кругу пустились в пляс. Зацокали по асфальту лихие каблучки…

Из заводоуправления секретарь парткома вынес заводское знамя, передал его Шермату. С веселой суетой рабочие стали строиться в колонну — впереди Шермат со знаменем. Колонна, влившись в общий поток демонстрантов, двинулась к площади Ленина.

После демонстрации, на пути домой, Алиджан и Малика встретили Фариду. Больше всех обрадовалась этой встрече Малика. Она знала, что когда-то Алиджан любил эту девушку, но и тени ревности не было в ее сердце. О Фариде она слышала только добрые отзывы, и сама была благодарна ей — ведь Фарида помогла спасти ее жизнь и жизнь сына, Рустама… Правда, Фарида сторонилась Малики. После того как Малика вышла из родильного дома, они не виделись. Но сама Малика всегда думала о соседке с признательной теплотой и восхищением, как о старшей сестре. Она даже втайне сердито недоумевала: как мог Алиджан пренебречь любовью такой девушки?.. Вот слепой! И про себя же улыбалась: хорошо, что слепой…

Завидев Фариду, она подалась к ней:

— Салам, Фаридахон! С праздником вас!

На Фариде было легкое бледно-розовое платье, косы венцом уложены на голове. Малика не удержалась от наивно-восторженного восклицания:

— Ой, как вам это платье идет! — и, смутившись, посерьезнев, проговорила, — Фаридахон… Я давно хотела вам сказать… Спасибо вам за все!

Фарида поначалу чувствовала себя стесненно, старалась не глядеть на Малику и Алиджана, но порывистая искренность Малики тронула ее, она попросила:

— Можно, я Рустаму шар куплю?.. Алиджан, дайте-ка мне малыша.

Алиджан передал ей сына. Фарида с Рустамом на руках, подошла к продавцу шаров, выбрала самый красивый. Рустам протянул к шару пухлую розовую ручонку. Фарида вложила в нее нитку, к которой был привязан шар, и, сама стесняясь своего неожиданного порыва, нежно поцеловала эту ручонку. Она вернулась к Малике и Алиджану, разалевшаяся, с подобревшим лицом, вручила Алиджану сына, пошла рядом с Маликой.

Алиджан все это время молчал, изредка косился на Фариду, — и снова у него было такое ощущение, будто эту Фариду он видит впервые, ничего, кроме дружбы, не испытывая к ней, а та, прежняя Фарида, осталась в далеком-далеком прошлом, когда и он был совсем другой…

Малика заметила, что ее спутница прихрамывает, озабоченно спросила:

— Устали, Фаридахон?

— Туфли жмут…

Малика оглянулась:

— Может, такси попадется?

— Еще лучше, если б попался и знакомый шофер, — сказала Фарида и лукаво взглянула на Алиджана.

Тот засопел смущенно, крепче прижал к себе сына…

В этот же день, зная, что Халниса-хола дома одна, явился, пробравшись глухими закоулками, Буриходжа. Он вошел во двор, тяжело дыша, затравленно озираясь… Влез на супу, где сидела настороженно следившая за ним Халниса-хола, и, даже не поздоровавшись с ней, торопливо сунул ей в руки какой-то узел:

— Припрячь до поры до времени. Уф… Чуть я с ним не попался.

Халниса-хола резко отвела его руку с узлом:

— Не стану я ничего прятать. Унесите, откуда принесли.

Буриходжа подозрительно посмотрел на жену:

— Какая тебя муха укусила?..

— Не хочу больше быть вашей пособницей!

— Эй, эй, с чего это ты взбеленилась, чтоб тебе сгинуть!

— Для вас я уже сгинула. И вы — сгиньте с моих глаз. Чтоб ноги вашей больше не было в моем саду! Скупец проклятый, сыч ненасытный! Где вы — там не жди добра…

— Астагфирулла, боже правый!.. Что ты там мелешь?.. Побойся бога!

— Э, вашего бога я уступаю вам, уж вы с ним столкуетесь.

Буриходжа знал, что если Халниса-хола разойдется, ее не остановишь. Бормоча про себя проклятия и угрозы, он запихнул узел под халат, спустился на землю и, не оборачиваясь, зашагал к калитке. Халниса-хола проговорила ему вслед: