Гарий Немченко - Брат, найди брата

Само собой, что благодаря обилию гостей Жора давно уже овладел этим вовсе не беспредельным запасом немудреных шуточек, одинаковых и в Сибири, и на Кубани, и поэтому у порога вдруг предлагал:

— Стул тебе пододвинуть? Не упадешь?.. Тебя просил позвонить начальник Госцирка СССР.

Я пытался тянуть его на столичный уровень:

— Извини! К счастью для нас с тобой, не имел чести знать.

А он прямо-таки расцветал на глазах:

— Новый начальник. Как он сам сказал, новоиспеченный. Может, догадаешься — кто?

Я старался придумать что-либо совсем фантастическое:

— Дядя Сережа Абрамов?

Но он уже не мог больше терпеть:

— Дядя Слава Карижский!

Оставалось и в самом деле только плюхнуться на диван.

— Я предупреждал! — сказал он совсем моим, «родительским» тоном. — Вот телефон, придешь в себя, позвони. Только знаешь, о чем он просил тебя? Прежде чем папа позвонит, пусть, говорит, он хорошенько подумает и вспомнит: кто всегда кричал, что наша стройка — настоящий цирк?.. Кричал ты, да?.. Ну вот, а дядя Слава теперь сказал: выходит, ничего странного, выходит, он снова как бы по той же части.

И пока я уже с грустной усмешкой рассуждал про себя, что этот хитрец дядя Слава — тоже старая сибирская школа! — сам над собою смеется первым, хотя ему сейчас вовсе, выходит, не до смеха, а выть небось в голос хочется, Жора не без любопытства спросил:

— А знаешь, что мама сказала? Она сказала, ей все понятно. Дядя Слава всегда, она говорит, первым хватался на воскреснике за лопату и всегда помогал девчатам, брал носилки потяжелей.

— Ну, еще бы! — приподнял я обе ладони. — Мама — известный теоретик! Сейчас я это дяде Славе процитирую. Лопата в цирке — первое дело!

— Просто она сказала: значит, там комсорг нужен. Предложили, и он пошел.

Оба гениальные теоретики, ну как же, — значит, Жора ей позвонил, и они давно уже все обсудили, и мама, конечно, с присущей ей обстоятельной, все еще на уровне молодого мастера СУ-1 из треста Кузнецкметаллургстрой на ударной стройке Запсибметзавода, доверчивостью тут же сыну весь расклад объяснила!

Но вообще-то, признаться, мне и самому хотелось так думать… Какие были комсорги! Как верили они сами и как поэтому ребята верили им!

Может, той прямодушной веры, которая и самим нам теперь кажется порою наивной, может, как раз ее так нынче многим из нас и не хватает?.. Может, в торопливости жизни, в безудержной погоне за призраками — каждый за своим, персональным — мы позабыли такие слова, как с а м о о т р е ч е н и е, с а м о о т в е р ж е н н о с т ь, и с т о в о с т ь?

Или не позабыли? Нет?

Лишенный из-за службы возможности уезжать теперь далеко и надолго, в этом году я впервые попробовал выкраивать для себя коротенькие поездки к давним своим товарищам, и первая была — в Старый Оскол.

Коля Шевченко, который собрал там целую колонию сибиряков, до этого уже не раз говорил мне, что запсибовских «старичков» на Белгородчине теперь больше, чем на самой Антоновке, но я все только посмеивался, и лишь там, когда после сумасшедшего, наполненного тяжелым грохотом дробивших руду стальных машин дня мы отдыхали в баньке, я вдруг подумал, что если Коля и «загибал», то, в общем, самую малость.

Банька была не какая-нибудь блатная, только для избранников судьбы, сауна. Русская была, с каменкой, располагалась на первом этаже в конторе управления монтажников, и на дверях ее висело не такое уж короткое расписание с номерами участков, с названиями остальных служб и со специально отчеркнутым — или мы не рыцари? — часом для женщин. Выходит, мне просто повезло, потому что появился в Осколе в «комсоставовский» день, но ни начальника управления Миши Ретунских, хозяина бани, ни Коли Шевченко пока не было, и Женя Черников, начальник другого здешнего управления, тот самый бывший бригадир нашей, известной всей Антоновке «музыкальной», потихоньку шепнул мне, что после рапорта они остались песочить молодого начальника участка, — это не автор виноват, что кругом сплошные «начальники», виновато расписание бани, — Нарзифа Шаймарданова, тоже нашего, тоже с Антоновки. Другой Женя, Подчасов, который после старой, еще на первой нашей домне, аварии не всегда дослышивал, скорее по нашим лицам догадался, о чем речь, и рассмеялся:

— Я вам всегда говорил, что он хитрый хохол — Шевченко! Ты понимаешь, какое дело: он взял с собою с Запсиба всех, кому там почему-либо не везло… Ну, кто еще не нашел себя. Кого не очень ценили. А здесь они работают каждый за пятерых, и он их еще и жучит. Понимаешь, какое хитрое дело?

Но вот она появилась, эта троица. Два суровых руководителя и только что пропесоченный ими молодой Шаймарданов. Почти мальчишка и по-мальчишески красивый: черные большие глаза на правильном худеньком лице, дружелюбный, но с достоинством взгляд. Это я уж после подумал: может, потому он и был тогда так словоохотлив, что перед этим ему наверняка пришлось все больше слушать?

— Это здорово, что я вас тут увидал, — очень искренне заговорил Нарзиф, когда мы поздоровались. — Ведь я, можно сказать, из-за вас сюда и приехал… Не понимаете? Мы ведь были еще мальчишками, когда бригада Николая Петровича гремела. Монтажные волки, асы — гордость Запсиба!.. Я тогда читал все, что вы про них писали. Вырезки собирал. Каждый очерк. Каждую заметочку. Ну все-все. А помните, был киножурнал про эту бригаду? Несколько раз ходил смотреть, вот не вру!.. «Великолепная семерка» как раз шла. Дружки мои туда, а я совсем на другой фильм, на идиотский, правда, зато он вместе с этим киножурналом шел. Я посмотрю журнал — и галопом на «Семерку». Так начала и не увидел. Зато я Николая Петровича узнал сразу, когда на заводе потом встретил. Увидал, чуть не крикнул: здравствуйте, Николай Петрович! А он так посмотрел на меня, — тут Нарзиф довольно удачно Колю изобразил, и все, кроме самого Коли, заулыбались, — посмотрел так, и ни с того ни с сего вдруг говорит: «А поедешь в Старый Оскол? На электрометаллургический. Слыхал?»

Такие хорошие были у мальчишки глаза, так доверчиво мне, пять минут с ним знакомому, он все это говорил, что я себя невольно виноватым почувствовал и, желая, наверное, хоть слегка опустить его на грешную нашу землю, кивнул в сторону Шевченко и не без ехидцы спросил:

— Это когда Новокузнецкий горком по всем гостиницам разослал предписание ни при каких обстоятельствах не поселять Николая Петровича? Чтобы Николай Петрович свой любимый Запсиб не растаскивал?

— Они тогда тоже придумали! — улыбнулся как бы нехотя Коля, все еще, видимо, не остывший после руководящих припарок своему подчиненному. — Больше десятка лет прожить на стройке, и чтобы негде потом ночку переночевать? О гостинице я и думать не думал.

Но все это Нарзиф пропустил мимо ушей.