Гарий Немченко - Брат, найди брата

Вышло, однако, так, что в тот день я не смог отлучиться с работы, неожиданно задержало наше магическое: не б у д е т к в о р у м а. Он такой, этот кворум, особенно в конце лета, в разгар отпусков, — куда ты от него денешься?

И я лишь позвонил домой и сказал: сам прорывайся. Уже не маленький. Только пораньше выезжай, чтобы на всякий случай у тебя был бы часок в запасе. Прилетишь, тут же позвони. Все. Привет. Ч а в а! — как говорит наш зам. главного, вот он тут, уже стоит — над душой.

Время, время!.. Когда ты нас хоть чему-либо научишь? Или теперь уже — никогда? И у тебя есть лишь одно непреходящее свойство: разлучать?

Разве хоть однажды проводила так меня мать, даже если я со знакомым конюхом ехал на бричке всего лишь в соседнюю станицу, всего лишь за восемь километров от дома?

Да и что это вообще за семья?! Мать еще не вернулась из отпуска. Отец сидит на собрании. А сын должен лететь за три с половиной тысячи километров, чтобы взглянуть, видите ли, на дым от металлургического завода, который они когда-то построили… да и строили ли вообще? Отец так и протолкался в многотиражке. Ну, мать, правда, мастером у каменщиков была. На складах оборудования. На молокозаводе. Летит посмотреть м о л о к о з а в о д!

Что с нами происходит? Что?!

И все-таки сперва я еще бодрился. Ничего, думал. Ничего. Пусть-ка парень слетает. Ему это надо. Надо.

Наверное, в свое оправдание припоминал, как повез его посмотреть завод, когда он был совсем еще кроха.

В то время я уже не работал, был на этих самых, якобы вольных хлебах, но по-прежнему продолжал и сочинять речи для особо торжественных случаев, и корпеть над докладами, и сопровождать по стройке именитых московских журналистов, и возить на завод каких-нибудь непонятно откуда взявшихся экскурсантов — как в тот раз. «Новосибирские хоккеисты хотели бы Запсиб посмотреть… Может, съездишь с ними, покажешь?»

«Сибирь» была главной соперницей игравшего тогда в высшей лиге нашего «Металлурга», к тому же игроков у нас регулярно поворовывала, — ну как не показать?

День был выходной, я решил и Жору заодно прокатить, тем более что, как всякий нормальный малыш в Новокузнецке, в свои пять лет он успел уже и валенки на льду протереть, и обзавестись «самоделковыми» щитками из войлока — пусть-ка на мастеров поближе посмотрит. Но мастера, когда мы подсели в автобус к ним, сильно его разочаровали, потому что были без шлемов, без клюшек в руках, он тут же потерял к ним всякий интерес, отвернулся к окошку, продышал на замерзшем стекле глазок, козырьком шапки ткнулся в куржак, и все дела. Оживился он, когда мы уже подъехали к одному из корпусов и я громко, на весь автобус, объявил:

— А сейчас мы с вами зайдем в конверторный цех!

Он снизу заглянул мне в лицо, деловито спросил:

— А в нем конверты делают, да?

На него, кажется, впервые обратили внимание — те, кто сидел к нам поближе, засмеялись, стали похлопывать его, когда проходили мимо, то по плечу, а то и, как водится, пониже спины, мой Жора чуть ли не героем себя почувствовал, но тут мы вошли в цех, внутри грохнуло и полыхнуло вверх жарким огнем, и он вырвал ладошку, обеими руками обхватил мою ногу, прижался к боку. И не отрывался потом от меня, пока мы снова не сели в автобус.

Это, насчет конвертов, я вставил потом в пьесу, там такую же фразу говорит маленькая девочка — так уж оно устроено… Пусть у внука Веденина другое имя — Максим. Но разве это не Митя с набитым сухариками карманом шел с ним по аллее рядком под зонтиком, который держал доктор Райх, разве это не он подзывал старую лошадь, и она подбегала и кланялась — как в дворике за цирковой конюшней, когда наездники-осетины доверяли нам с Митей вываживать своих запалившихся после репетиции коней, и ему тогда кланялся умница Сема — послушный жеребец храброго джигита и доброго волшебника дяди Ирбека Кантемирова?..

Так мы и раздаем свое прошлое, так помаленьку и раздаем прожитую жизнь — хорошо, если такое дается легко, если не одалживаешь при этом деньков у будущей…

Дружок сына, который должен был позвонить как только проводит Жору, все не звонил, и я уже начал потихоньку заниматься самоедством и маяться, а к тому времени, когда он поздним вечером появился наконец у нас дома, давно уже был готов чуть ли не к самому худшему.

Он протянул мой паспорт:

— Зря вы его давали, он, можно считать, не пригодился.

— Это почему же?

— Они между собой долго спорили, и одна женщина, толстая такая, все время говорила: а если он украл билет, почему он не мог украсть и паспорт?

— Это Жорка?

— Ну да.

— А отца связал или просто в квартире запер?

— Мы сначала тоже смеялись… Говорили, что Жора только что утром прилетел из Краснодара, в том-то все и дело. Он даже старый билет специально захватил.

На аэровокзале сперва вообще ничего не хотели слушать, потом, когда все-таки решили переписать билет, пришлось одну треть доплачивать, а время шло, и водитель автобуса, который долго ждал, пока все устроится, и сам приходил поторопить кассира, в конце концов махнул рукой и только сказал, что если Жора догонит его на такси, то так и быть, он остановится, подберет его.

— Догнали?

— Нет, слишком задержались, пришлось ехать до Домодедова.

Денег на обратный билет я Жоре не давал, как раз не было, к тому же полтора месяца назад мы договаривались, что обратный билет купит ему Поздеев, а там разберемся.

— Чем же вы за такси расплачивались?

— А у меня как раз десятка была, мама утром на овощи оставляла, а я не успел.

— Выходит, он совсем без копейки?

— Почему? Таксист, когда узнал, что далеко летит, вернул ему рубль. Рейс отложили, Жора хотел мороженого купить, но после решили не тратить.

Полночи потом, выпив чайку покрепче, я ждал звонка из Новокузнецка, но телефон упорно молчал, и тут уже я окончательно расклеился, тут, что называется, поплыл — на всех парусах.

В Новокузнецк давал две телеграммы, но, может, ни одна не дошла и никто его там не встретит? Может быть, самолет посадили в Кемерово, а то и в Барнауле, — куда он там со своим рублем?

Как всякий русский человек, сам себе создавший проблему, я с жаром принялся обличать других, и больше всего, конечно, доставалось аэрофлотовской толстухе — если и в самом деле существует передача мыслей на расстоянии, то она должна была знать, что завтра утром я появлюсь в аэровокзале, подойду к этой стойке, где регистрируют рейсы на Новокузнецк, и упавшим голосом произнесу: «Вот какая история. Вчера у меня украли билет на рейс 210».

По моему коварному, навеянному ночными страхами плану, она тут же должна была с торжеством воскликнуть: «А я им что говорила?!»