Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Весна в сорок шестом году была ранняя, дождливая. Перед праздником 8 Марта несколько дней дождь шумел беспрестанно. Еще накануне праздника все слепые разошлись и разъехались по домам. На первом этаже общежития остался только Саяк, а на втором — слепые, которых эвакуировали в годы войны из Ленинграда.

Голодный Саяк сидел в сырой маленькой комнатке, бывшей кладовке, где с трудом, чуть не впритык умещались две кровати. Его как новичка поместили в ней — другого места не нашли. Общежитие было переполнено. И вот в канун праздника сидел он под вечер здесь, не желая еще спать и не зная, чем заняться. Вдруг раздался стук в дверь.

— Кто? — спросил Саяк.

— Я, Аджар.

Саяк открыл дверь, вошла Аджар, продрогшая, зуб на зуб не попадает, сказала, что хотела поехать к тетушке, да только напрасно мокла под дождем: не было ни одной попутной арбы. А пешком идти невозможно, лужи по колено.

Рассказывая это, она выжимала подол платья. Вода струйками стекала на пол.

Саяк знал, что у Аджар нет родителей, правда, где-то в кыштаке живет старая тетушка, к которой она иногда ездит. Привозит оттуда полные сумки испеченных с луком кукурузных лепешек, жестких, как камень. Всегда голодному Саяку они кажутся очень вкусными. Из-за проклятого дождя не суждено завтра полакомиться ими.

— Саяк, — сказала Аджар робко, — мне надо выжать всю одежду, а то простужусь.

— Валяй!

— А что мне надеть?

— Возьми мой плащ, в углу висит.

В полумгле Аджар нашарила плащ.

— Дырявый какой.

— Больше ничего нет.

После некоторого молчания Аджар повторила смущенно:

— Саяк, все же мне надо выжать одежду. Выжму и повешу на кровать. Пока подсохнет, полежу немного в твоей постели, не обидишься?

— Чего ж обижаться!

Девушка юркнула под одеяло. Саяк пересел на кровать у противоположной стены. Ни матраца там, ни подушки — одни голые доски. Матрац, одеяла и подушка выдавались в общежитии под расписку, а он в этой каморке пока один. Каждый раз, возвращаясь с работы, надеется: «Сегодня поселят ко мне новичка, будет с кем словом перемолвиться».

Пригревшись в постели, Аджар оживилась, стала рассказывать какие-то смешные истории.

Было уже поздно. Вдруг в коридоре послышались шаги, кто-то шел в тяжелых сапогах.

Аджар умолкла на полуслове.

— Ты что! — удивился Саяк.

— Тс! — Аджар дернула его за руку.

Кто-то протопал мимо их двери, остановился в конце коридора. Донесся осторожный стук.

— Стучит в мою дверь, — шепнула Аджар.

Пришедший стучал все сильнее, потом заколотил в дверь. И снова его тяжелые сапоги протопали мимо их комнаты, аж пол застонал! Видимо, человек этот злился, что ему не открыли.

Саяк и Аджар затаились, боясь шелохнуться.

Когда шаги смолкли и хлопнула наружная дверь, Аджар сказала все еще шепотом:

— Это наш комендант.

— Комендант? — спросил Саяк, ничего де понимая.

— Он видел меня, когда я вернулась в общежитие.

— Ну и что? Пусть видел.

— Да он, дурак, преследует меня…

— Как преследует? — с детским любопытством спросил Саяк.

— Будь он проклят! — Аджар с головой укрылась одеялом.

Молчал и Саяк, чувствуя недоброе. Спустя некоторое время старая железная кровать заскрипела — Аджар приподнялась, потрогала свою одежду.

— Еще немного полежу. Можно?

И тут на улице завязалась драка. Крики. Ругань. Вдруг с оглушительным звоном, разбив стекло вдребезги, угодил в окно камень. Саяк повалился на кровать, инстинктивно защищая руками голову. В комнату ворвался холодный сырой воздух.

С улицы донесся топот ног, и все стихло.

— Саяк, тебя не поранило?

— Нет.

— Ты слышал, Саяк? Среди них и наш комендант. Я его голос узнала. Видишь, дурак он… Я вечером заметила, когда вернулась, что он пьяный.

— Да, и я узнал его голос.

— Он еще придет, — испуганно сказала Аджар.

Она осторожно потрясла одеяло. Звякнули осколки. Саяк нашарил у двери веник, замел битое стекло к окну.

— Саяк, я боюсь идти в свою комнату… Боюсь… Здесь останусь сегодня, а?

— Ну, как хочешь, — ответил Саяк нерешительно.

— А ты? Где будешь спать? Холодно ведь. Чувствуешь, как несет из разбитого окна?

— Накину на плечи плащ и посижу.

Аджар умолкла надолго. Потом тихо сказала:

— Саяк, а может, ляжешь со мной рядом? Поместимся. — Она подвинулась к стене. — Давай ложись, вот сколько места.

Саяк давно уже озяб. Ни слова не говоря, он разделся, лег рядом с Аджар. В его постели было тепло, как никогда. Всю зиму промучился Саяк на ней, скрючившись, никогда не согреваясь по-настоящему: лоснящаяся от грязи постель всегда была холодной.

Он лег на спину, вытянув ноги и прижав к бокам руки, стараясь не прикасаться к Аджар. Но она поступила иначе.

— Ой, бедненький, смотри, ноги и руки совсем как ледышки. — Она обогревала его своими руками.

Ее тело было пышным и мягким, а грудь нежной, крепкой, выпуклой, как у голубки, и вся она казалась Саяку необычайно гладкой. Играя и возясь со своими сверстниками мальчишками и девчонками, он с детства привык к их обветренной шершавой коже и выпиравшим костям. И мать у него была худой, как жердь. Он даже не предполагал, что у кого-то может быть такое тело.

— Сколько тебе лет, Саяк? — спросила Аджар, когда они согрелись.

— Этой весной будет шестнадцать.

— О-о, джигит… — затем тихо прибавила. — Раньше даже в тринадцать лет женили у нас, киргизов.

Саяк ничего не ответил. Они лежали, слушая дыхание друг друга.

— Знаешь, Саяк, меня замуж выдавали…

— Когда?

— Два года назад.

— Кто он?

— Да ну, думаешь, кто-нибудь стоящий? Дряхлый старик, не имевший детей.

— А для чего?

— Чтобы я родила ему детей.

— Зачем согласилась?

— Ах, Саяк, разве меня, полуслепую сироту, спрашивали? Да и жить надо было где-то. Все же у него своя кровля, свой очаг.

— Ушла, значит?

— Ушла… ушла, слава богу. Вырвалась из этого ада…

— Тебя что, били?

— Еще спрашиваешь! Попробовал бы ты спать под одним одеялом с семидесятилетним дряхлым вонючим стариком. Кому нужна такая жизнь… — Она глубоко вздохнула. — Ты и представить не можешь, какая ведьма была его старуха. Она злилась на меня, будто я насильно отняла ее счастье, будто я ее сделала бесплодной. Била меня так, что все тело было в синяках и ссадинах… оскорбляла, унижала, обзывала «несчастной слепой». Что хотела, то и делала. Заступиться за меня ведь некому.

— А старик?

— Что ты, Саяк! Если бы он был самостоятельным человеком, желавшим иметь детей, ему было бы несложно отвязаться от такой ведьмы. А он не смог. Она его всю жизнь вела, как ишака, привязанного веревкой за шею. Вела, вела… и когда окончательно иссякли его силы, дала ему свободу, — Аджар усмехнулась. — Вообще-то не стоит обо всем этом вспоминать. Мне это тяжело.