Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

На рассвете из дома Бекмата донесся крик и плач.

— Миленький мой, свет очей моих! Как жить без тебя?! Что будет с нашим слепым?! — задыхаясь, причитала тетушка Бекмата, Кумуш, маленькая, со сморщенным лицом старушка, жившая на другом конце кыштака. Дрожащий голос ее тонул в людском плаче.

Близких родственников, кроме одинокой старушки Кумуш и Саяка, у Бекмата не было. И потому не было на похоронах в голос рыдающих мужчин, отдающих скорбным криком последнюю почесть умершему.

Скорбное молчание было последней почестью Бекмату. Проводить его пришли люди и из соседних кыштаков.

После полудня старики и вернувшиеся с войны мужчины, подняв погребальные носилки на плечи, поочередно сменяясь, понесли на кладбище тело Бекмата.

…Вечерело. Отец Шакира, уронив голову, сидел на чарпае, тяжело вздыхая:

— Бедный джигит… О, бренный мир! Утром был человек, а вот вечер, и его уже нет… Ты, Бекмат, — праведник, погибший от руки врага. Но что ждет твоего племянника?

За домами вздымались едва заметные кизячные дымки. Небо все больше темнело. В некоторых окнах зажегся тусклый, неясный свет.

Все по-старому. Ничего не изменилось в кыштаке.

Саяк явился через месяц после смерти Бекмата. Из больницы его привезли на машине в контору сельсовета. А домой Саяка доставил верхом на лошади краснощекий, с бородкой клинышком председатель сельсовета.

Сидя за спиной председателя, Саяк улыбался, обнажая свои крупные зубы. Поворачивал голову, прислушиваясь к знакомым звукам и шорохам, с наслаждением впитывая запахи родного кыштака, по которому так соскучился. И прежде худой, Саяк еще больше осунулся.

Соседи собрались у двора Бекмата, помогли Саяку спешиться. Немного прихрамывая он зашагал к дому, но вдруг остановился.

— Бекмат-аке! Где мой Бекмат-аке?

Никто не ответил.

— Почему меня не привез Бекмат-аке?

— Пошли в дом, — отец Шакира взял его за руку. — Саяк, — сказал он, — у Бекмата открылась рана в легких, и он погиб, будто сраженный мечом. Крепись, мой дорогой! Мы все проливали по нему слезы… Теперь нет среди нас Бекмата — такова воля судьбы.

Саяк замер.

Услыхав голоса во дворе, старушка Кумуш, совсем обессилевшая после смерти Бекмата и оставшаяся в его доме, начала плакать.

Саяк вздрогнул, лицо его исказилось, он шагнул к двери, толкнул ее со всей силой и с криком бросился к бабушке, лежавшей у стены. Старушка ослабевшими руками обняла голову своего слепого внучатого племянника, поцеловала его в лоб. Саяк поднялся, руками ощупал стену и нашел серую шинель Бекмата, висевшую на своем прежнем месте. Он сорвал ее с гвоздя и, прижав к груди, упал на пол, содрогаясь в безудержных рыданиях.

Люди хотели поднять Саяка, но председатель сельсовета остановил их:

— Не надо. Пусть вырвется из него горе… — и, утерев слезу, тяжело сел на курсу [60] Курсу — чурбан, до половины обтянутый овчиной. .

Рыдания Саяка становились все глуше, и, обессилев, он умолк.

— Отведите меня на могилу Бекмата-аке, — попросил он чуть слышно.

Люди привели его на кладбище. Наверно, Саяк узнал могилу Бекмата по запаху свежей земли. Рванулся вперед, когда до могилы оставалось еще с десяток шагов. Его не смогли удержать, и он упал, обнимая рыхлую землю. Его потихоньку успокаивали, старались поднять.

Сжимая в кулаке могильную землю, Саяк распрямился и закричал, размахивая ею над головой:

— Бекмат-аке, опора моя… Слышишь меня?..

— Саяк, ты что, ума лишился? — сказал кто-то. — Нельзя так громко плакать. Грех это.

Отец Шакира начал читать суру из Корана. Все опустились на одно колено, замерли среди редкого седого ковыля.

В эти дни Саяк из дому не выходил. Все время был возле своей бабушки.

Однажды перед рассветом Шакира разбудил разговор родителей. Отец, поставив на маленький коврик свой наполненный родниковой водой кумган, для омовения перед утренней молитвой, с горечью произнес:

— Несчастный слепой, наверно, опять лежит там…

— Бедный мальчик, — вздохнула мать Шакира, — иди и приведи его к нам.

Как только отец вышел из дому, Шакир скользнул за ним в полумглу.

…Жутко в этот час на кладбище — кыштаке мертвых. Словно пробившиеся из земли головы, темнеют надгробья-мазары. Сердце Шакира замерло, когда он увидел человека, прижавшегося к могиле Бекмата. Шакир подошел ближе, вгляделся — Саяк! Вот отец склонился над ним.

— Я же вчера говорил тебе: больше так не делай. Грех это, грех. Пойдем домой, — отец потянул Саяка за руку.

Они прошли мимо Шакира, не заметив его.

Через неделю суждено было умереть и бабушке Саяка.

И снова у дома Бекмата собрались односельчане. Похоронить с честью одинокую старушку было священным долгом всех. Одни встречали людей, пришедших и приехавших на похороны; другие готовили покойную в последний путь, они надели на нее саван, завернули в кошму и уложили на погребальные носилки; третьи выкопали могилу возле могилы Бекмата.

— Добрая моя бабушка, на кого ты меня оставила! — громко причитал Саяк. Он не был на похоронах Бекмата и оплакивал сейчас обоих. — О, мой дядя! О, моя бабушка! Вы ушли, оставив меня. Что будет теперь со мною?

— В самом деле, сельсовет [61] Сельсовет — так в кыштаке называли председателя сельсовета. , — заговорил один из аксакалов, скорбно склонив голову, — что будет теперь с этим несчастным?

— Наверно, надо отвести его в город, сдать в Дом для слепых, — ответил председатель сельсовета. — Как вы думаете?

Старики подняли головы, ждали, что он еще скажет.

— А там кормят и одевают? — спросил кто-то.

— Да, — сказал председатель, сняв с головы калпак [62] Калпак — киргизский головной убор. и почесывая короткие, начинающие седеть волосы.

— Бекмат, будь земля ему пухом, говорил, что слепых учат читать, — вспомнил отец Шакира.

— Ой, тобо! [63] Ой, тобо! — возглас удивления. — воскликнул сухонький старичок, ухватив себя за ворот. — Как же их учат, слепых?

— Чего только люди не придумают… — неопределенно сказал председатель сельсовета и, уходя от этого разговора, снова напомнил о Саяке: — Так что же делать с ним будем?

— Коль нет ничего лучшего, надо отвезти в Дом для слепых, — решили старики.

И настал день, когда должны были увезти Саяка. В тот день Шакир не пошел в школу. Осталась дома, найдя какую-то причину, и Жамал.

Когда утром, угнав корову на пастбище, Шакир возвращался домой, он заметил стоящего у дувала Саяка.

— Шакир, иди сюда.

Шакир молчком подошел к нему. Саяк его давно так не подзывал.

— Я сегодня уеду, — сказал Саяк.

Шакир не промолвил ни слова, боясь, что Саяк заплачет.

— Говорят, там учат. Бекмат-аке во Фрунзе хотел меня везти, оказывается, и здесь учат.