Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Ладно, друг мой Тукур, — согласился Садда.

Проходит несколько дней. Опустел тылуп Садды.

И вот садятся есть, друг против друга. Тукур свой тылуп ставит в середину. Садде дает горсточку, будто нищему.

— Ты свои припасы нерасчетливо тратил, и они быстро кончились, — укоряет его Тукур.

Проходит день, другой. Садда обессилевает от голода.

— Мою снедь ты ел вместе со мной, будь же человеком, поделись со мной своей, — говорит Садда.

— Если не дам тебе поесть, ты, конечно, помрешь с голоду, — говорит Тукур, оживляясь, — ладно, сейчас дам. Но, случается, люди забывают хорошее, сделанное для них другими. И ты тоже человек, и ты, может быть, забудешь. Чтобы это не забылось, давай я выжгу тебе на ляжке клеймо, — говорит Тукур.

— Нет, — решительно говорит Садда, — лучше помру с голоду, чем дам поставить на теле своем позорное клеймо. Считай, что теперь у каждого из нас — своя дорога. Я не могу идти одной дорогой с таким вероломным, как ты.

И доходят они да перепутья, где на камне начертано: «Влево свернешь — в сад попадешь», «Вправо свернешь — пустыней пойдешь». Сытый сильный Тукур занимает дорогу, ведущую в сад. Садда, чтобы, не идти вместе с Тукуром, невольно свернул на дорогу, ведущую в пустыню.

— Прощай! — говорит Садда, повернувшись к Тукуру, — ты был моим другом, наши матери проводили нас, как братьев. Дадим же ради них клятву не думать друг о друге плохо и не таить, в своем сердце зла. И кто бы из нас ни вернулся первым в аил, не будет говорить плохого о другом.

И поклялись в этом Садда и Тукур и разошлись в разные стороны.

…Вот сытый Тукур идет по саду. Вдруг навстречу ему выезжают охотники-чужеземцы и спускают на него собак и сокола. И ловят Тукура, и вяжут. И тогда Тукур, нарушив клятву, указывает им дорогу, по которой пошел Садда. И они подбирают голодного бредущего по пустыне Садду. И привозят пленников к себе домой, и велят им быть псарями. И живут Тукур и Садда на псарне, и кормят собак.

К такой судьбе они относятся по-разному. Тукур говорит радуясь:

— Хотя и на псарне живем, есть у нас крыша над головой. Хотя и для собак приготовлена — есть у нас пища, сваренная в котле. Хотя и не свободны, да сохранили головы на плечах. Уже научились кормить собак — разве это не ремесло?

А Садда говорит, горюя:

— Псарня — не дом. Пища, приготовленная для собак, — не пища для человека. Голова, не думающая о свободе, — чурбан. Не всякое умение — ремесло.

Чужеземцы садятся на аргамаков, выезжают на охоту. Тукур и Садда, навьючив на худого коня пищу для собак и держа в поводу борзых, сопровождают их.

И глядит Садда на необъятную степь, на пустыню и мечтает вырваться на волю, как птица из клетки.

Проходят годы. Как-то раз, когда чужеземцы гнались по степи за волком, Садда говорит Тукуру:

— Если будем так жить, зря пройдет наша жизнь. Давай убежим.

Тукур, желая выслужиться, передает своему хозяину слова Садды. И хозяин выкалывает глаза Садде, говоря: «Твои глаза смотрели вдаль», и оставляет его в степи. А потом, подозвав к себе Тукура, отрезает ему язык, говоря: «Ты слова одного будешь передавать другому, и между нами возникнет вражда. Для псаря необязателен язык».

Идет Садда по дикой степи, идет по пустыне. Нащупывая ногами бугры и кочки, находит дорогу. Идет по дороге — натыкается на родник. Чуть выше родника шумит чинара. «Теперь не уйду от этого родника. Если придет сюда караван, заберут меня люди, а если суждено мне умереть, умру здесь» — так сказал он себе и лег в тени чинары.

Проходит знойный день. Проходит холодная ночь. Сколько ни прижимает к земле ухо Садда — не дрожит она от тяжкой поступи верблюдов, не звенят вдали их колокольчики.

Только слышит он вдруг: шумят над ним крылья — то прилетели на рассвете голуби. Уселись на ветке чинары. Замер Садда, слушает. А два голубя разговаривают между собой.

— Знали бы люди, — говорит один, — что листья этой чинары — лекарство от тысячи болезней.

— Да, — говорит второй, — если окунуть их в родниковую воду и приложить к глазам или губам, прозреет слепой и заговорит немой.

И улетели голуби.

И срывает Садда лист чинары. И, окунув его в родниковую воду, привязывает к слепым глазам. И лежит, сторожа день и ночь. И, дождавшись утра, снимает повязку — и видит свет.

И падает Садда на колени, благодарит чинару. И шумит приветливо чинара, и осыпает Садду своими листьями.

Собирает их Садда, прячет на груди под рубашку. И держит путь домой.

…У порога отчего дома перед ним две слепые старухи: ослепли матери от слез, годами глядя на дорогу, по которой ушли их сыновья.

Возвращает им зрение Садда. Мать Тукура спрашивает о своем сыне.

— Придет, — отвечает Садда. — Он придет, владея ремеслом.

И молва разнеслась повсюду о чудесном лекаре Садде. Приходили к нему слепыми, возвращались зрячими люди.

Садда знал: его чудо-листья исцелить могут сто болезней. Но хранил это в тайне: берег он для слепых эти листья чинары. Потому что и сам он когда-то света белого, солнца не видел».

Саяк умолк, откинулся на траву, тяжело дыша, щеки его порозовели. И Шакира сказка так увлекла, что он не сразу пришел в себя. Оба долго сидели молча.

— Не написано ли в ваших книгах, где находится та чинара? — неожиданно спросил Саяк.

Шакир замялся.

— Написано, — сказал лежащий на чарпае Бекмат. Оказывается, и он слушал сказку Саяка. — Написано, дорогой мой азиз, — повторил он ласково. — Ты сам найдешь эту чинару. Скоро повезу тебя во Фрунзе в школу-интернат. Там научишься читать быстро-быстро…

— Я?!

— Руками будешь читать. Есть такие книги… В них на каждом слове свои бугорки. У тебя будет много таких книг. Ты станешь ученым человеком, мой азиз. И ты будешь нужен людям, как Садда.

Два старых тополя у родника — два близнеца, высокие, с мощными прямыми стволами. «Им уже лет сто, а может, больше», — с почтением говорят аксакалы.

Днем и ночью шелестят их листья, словно льется с неба невидимый людям дождь. Давно уже эти старые тополя облюбовали птицы. Едва повеет весной, суетливо снуют они: кто — с веточкой, кто — с комочком глины, кто — с травинкой в клюве, вьют гнезда, и сливается со звоном родника их радостный щебет и свист.

Саяк часто приходит сюда. Он любит слушать разговоры птиц. Он, кажется, понимает их язык. Каждую птицу узнает по шуму крыльев, а не только по голосу.

Случалось, в сильный ветер птенец выпадал из гнезда, верещал, пищал, зовя на помощь. Саяк находил его, прятал за пазуху, лез на тополь и безошибочно укладывал в гнездо, откуда тот выпал.

Один только Саяк взбирался на эти большущие тополя. Другие и подумать не смели: стволы такие толстые — не обхватишь. Попробуй на них вскарабкаться! Да и растут тополя над крутым склоном, с них и посмотреть вниз страшно — закружится голова. Но Саяк легко взбирается на тополя, играючи перебирается с ветки на ветку.