Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Тут и подошла к нему Бабюшай. Маматай даже покраснел от смущения и неожиданности. Сегодня он никак не ожидал ее увидеть, ведь ему сказали, что у Жапара-ака в гостях его старинный друг, председатель, колхоза, Герой Социалистического Труда, с кем он когда-то вместе проводил коллективизацию в селах. Так что и Жапар, и Бабюшай взяли отгулы и принимают знаменитого гостя. А тут вдруг — сама Бабюшай. Маматай так и замер на месте, восхищенно глядя на нее.

— Привет, пропащий, — засияла ровными, белыми, как молочная пена, зубами и ямочками на щеках Бабюшай. — Притих ты там, в своей командировке, и ни гугу…

— Не сердись, Букен, не хотелось надоедать своими посланиями. Думаю, раз молчишь, значит, не хочешь, чтобы писал…

— Ох и догадливый же ты, Маматай. Вот в наказание за это приходи сегодня к нам. Обязательно, понял? — И она в знак того, что не хочет слышать никаких возражений, прикрыла ему губы тонкими, чуткими пальцами, какие бывают только у музыкантов и ткачих…

Маматай даже не подозревал, что в этот вечер у Жапара-ака столкнется со многими знакомыми лицами, в том числе и с председателем колхоза Акмойнока Торобеком, потому что он-то и был тем столь знаменитым и дорогим гостем Саранчиева.

— Вах, Каип-то наш расхворался, понимаешь, — с порога объявил Торобек Суранчиеву. — Надо ехать, понимаешь, помогать надо земляку.

— Что с ним, с Каипом? — расстроенным голосом спросил Жапар-ака.

Помявшись немного и посопев от важности, Торобек сообщил:

— Доктор сказал, что с Каипом все в порядке, да мало ли что? — назидательно поднял толстый, негнущийся указательный палец председатель. — Все-таки у меня в районе авторитет, вес!.. Со мной и разговаривать будут по-другому.

— Доктор там решает, а не твой авторитет, Торобек, — оглядывая внушительную фигуру друга, сказал Жапар-ака, — а тебе пока беспокоиться не о чем. — Жапар славился своей рассудительностью и умением владеть собой в самых что ни на есть критических обстоятельствах, и вдруг он вздрогнул, потрясенный громким, безудержным хохотом Торобека, а взглянув на друга, увидел, что от смеха у того налилась кровью, побагровела и сейчас еще дюжая шея — Торобек смолоду славился богатырским сложением и неимоверной физической силой. Черные молодые глаза председателя лукаво поглядывали из-под нависших, с проседью бровей.

— А помнишь, Жапар, помнишь ту историю с кабаньей кровью, а? Ха-ха-ха!.. — едва выговорил он от смеха.

Теперь уже к громогласному, басовитому хохоту Торобека присоединился деликатный, дробный смешок Жапара-ака. Вот так с ними всегда, соберутся вместе, и начинается: «А помнишь, Жапар-ака? А помнишь, Торобек?..»

Дружба их завязалась давно. Тогда они были джигиты так джигиты! С огоньком! Гораздые и на выдумку, и на отчаянный поступок! Люди уважали их за ум и за грамотность. Считай — первая интеллигенция на всю кишлачную округу, одни — из тысячи тысяч дехкан разбирались во всех сложностях и перипетиях классовой борьбы, разгоревшейся во время коллективизации сельского хозяйства.

Было тяжелое и сложное время для молодого рабоче-крестьянского государства. Партия и правительство проделывали немыслимую до той поры по значимости и объему работу, чтобы направить сельских тружеников на новый путь социалистического хозяйствования на своей земле. Совершались повсюду громадные социальные преобразования. Чтобы помочь крестьянам быстрее наладить новую жизнь, партия послала в сельские районы страны, в народ, своих лучших сынов и дочерей, вошедших в историю как двадцатипятитысячники. Среди них был и Жапар Суранчиев.

Случилось так, что Жапара направили уполномоченным именно в тот самый Акмойнок, где сверстник его и единомышленник Торобек Баясов возглавлял местную комсомольскую ячейку. Вот и стали комсомольцы да крестьянский комбед первыми помощниками Суранчиева — в маленьком глухом кишлаке тогда не было ни одного коммуниста.

Ничего удивительного в том, что ближе всех сошелся Жапар с Баясовым. Их так и прозвали кишлачники — Пат и Паташон, потому как и без того хрупкий и малорослый Жапар казался еще тщедушней рядом с этим пышущим здоровьем сельским батыром, ну одно слово — тоненькая лозинка и кряжистый, набравший вольной силы дубок! Посмеиваясь над этой парочкой, односельчане и не подозревали, как эти молодые джигиты взаимно дополняли друг друга и были друг другу необходимы. Они-то и ставили колхозное хозяйство в Акмойноке. Легко ли им было? Конечно, нелегко… Попробуй собери воедино привыкших копаться на своей грядке дехкан, тянущих каждый в свою сторону и гребущих к своему двору. Еще труднее стало во время обобществления земли и скота. Отчужденные от своих богатств и власти всевозможные баи, муллы, манапы и кулаки обманывали и мутили темных, задавленных нищетой дехкан, не решавшихся расстаться со своей жалкой полоской кукурузы, несколькими овцами да старым, шелудивым ишаком…

Появились первые группы из десяти — двадцати всадников, совершавшие стремительные налеты на колхозы. В первую голову басмачи расправлялись с местной Советской властью, партийными и комсомольскими активистами. Они хорошо были осведомлены о расстановке противостоящих сил в кишлаках и появлялись как снег на голову; совершив свое кровавое дело, так же внезапно исчезали, надолго оставив в душе мирных дехкан страх перед следующим налетом.

Малочисленные группы ГПУ, закрепленные за огромными гористыми территориями, были просто не в состоянии собственными силами справиться с басмачеством. Тогда на базе и при содействии отделений Главного политического управления организовались отряды из местных добровольцев, так называемые отряды самозащиты, но и они мало что изменили в напряженной, тревожной жизни населения.

Чаще всего случалось так: пока малочисленный отряд самозащиты работал в поле или на джайлоо [18] Джайлоо — отгонные высокогорные пастбища. , спрятав винтовки где-нибудь в соседнем кустарнике, местные осведомители-подсобники докладывали, что путь свободен, и басмачи как гибельный, тлетворный вихрь налетали на беззащитный кишлак, убивали, грабили, жгли, угоняли лошадей и скот, а иногда и людей.

…В тот день в кишлаке шла обычная мирная жизнь. Ничто не предвещало опасности. Вечером в правлении колхоза собрались сельские активисты, чтобы обсудить текущие дела. И вдруг загремели выстрелы, и в помещение ворвались разгоряченные скачкой и ненавистью головорезы. Связанных активистов с разбитыми в кровь лицами, среди которых были Жапар и Торобек, привезли к обрыву на краю кишлака. Дуло винтовки в упор приставляли к затылку и спускали курок — изуродованное тело жертвы стремительно летело вниз, задевая за выступы, гулко разбивалось о дно пропасти…