Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Стыд за отца горячей, ослепляющей волной ударил в виски Маматая. Он не мог больше оставаться в этом доме и, сославшись на ночную смену, быстро ушел, чтобы не встретиться с отцом и не наговорить ему лишнего.

«Почему отец хитрит, ловчит… И только одному ему не видно, какой он смешной… Да и Жапар с Торобеком хороши, нечего сказать! Хотя бы со мной посчитались… Ноги моей там больше не будет!» — в конце концов решил Маматай. Ему было непонятно, как могут пожилые, уважаемые люди вести себя, как мальчишки…

Как только до Алтынбека дошли слухи о том, что родители Маматая были на званом ужине у Жапара Суранчиева, сердце его тревожно и самолюбиво сжалось: «Ах, значит, так, официально! Значит, можно считать, помолвка состоялась!..» Ведь ему не были известны истинные мотивы посещения Каипом дома своего давнего знакомого. Алтынбек долго прикидывал, как быть, и понял, что разговора с Маматаем ему не избежать, и пригласил его к себе в ближайшее воскресенье, благо жили они в соседних кварталах.

Алтынбек приготовился к визиту Маматая со всем тщанием, на которое был способен. Он поджидал его в своей комнате, обставленной шикарной импортной мебелью. И костюм у Алтынбека такой же изящный, с иголочки… Со стороны могло бы показаться, что ждет он не своего подчиненного, а, по крайней мере, сватов…

Маматая он усадил в низкое мягкое кресло, так что коленки Маматая вмиг оказались почти на уровне носа, что привело его в немалое смущение, и предложил заграничные сигареты. Оба с удовольствием закурили.

Потом на низком столике появилась пузатая бутылка с яркой этикеткой и коньячные рюмочки… Чувствовалось по всему, что Алтынбеку доставляет огромное удовольствие эта демонстрация своего благополучия и умения жить в ногу со временем…

Голос у Алтынбека после выпитого коньяка стал вкрадчивым, завораживающим:

— Мы детьми, Маматай, пили воду из одного сая, дышали одним воздухом… Выпьем, пожалуй, за тот воздух и за ту воду…

Маматай выжидательно поглядывал на хозяина дома, держа в руке недопитую рюмку.

— Выпили мы с тобой, Маматай, — Алтынбек сделал многозначительную паузу, — за то, что родичи мы и земляки… Кто тебе первым руку помощи протянул на комбинате, а? Я, Алтынбек!.. Или забыл? Хорошее-то быстро забывается, иначе бы не ответил мне на добро злом…

— Не знаю, Алтынбек, в чем ты меня упрекаешь? Видно, по-разному мы с тобой понимаем жизнь, видно, и так бывает: воздух один, вода одна, а люди вырастают разные…

— Не мудри, земляк!.. Есть древний киргизский обычай слушать старшего… А кто из нас старший?.. Я! — Алтынбек холеной ладонью ударил себя в грудь. — Заметь, и по годам и по положению…

Маматай приподнялся в кресле, видя, какой оборот начинает принимать их разговор, чтобы в любую минуту покинуть дом Алтынбека.

— Ты знаешь отлично, Алтынбек, не признаю ни аксакальства, ни родства, ни землячества! Все это было, да быльем поросло… Я за справедливость, на чьей бы стороне она ни была!

Алтынбек подошел к Маматаю и мягко надавил на его плечо, мол, сиди спокойно, долг гостеприимства не нарушу, прошелся по комнате, заложив руки за спину, налил себе еще коньяку.

— Что ж, Маматай, тем хуже для тебя… В сущности, ты меня освобождаешь от всех этих моральных обязательств по отношению к тебе и твоему роду… И все же предупреждаю, что могу тебя под суд подвести как нарушителя финансового закона госпредприятия! А это весьма тяжкая статья…

— Лучше говори прямо, Алтынбек, зачем вызвал… А все эти дешевые приемчики для простаков!

И тут Алтынбек выкинул свой тайно припасенный козырь:

— А знаешь ли ты, что твой отец — убийца?!.

Маматая как катапультой подкинуло с кресла.

Голос Алтынбека звучал жестко, хлестко:

— Сидеть! Было дело! Комсомольца прикончил, активиста… Такое и за давностью преступления не простят. — Алтынбек наклонился к самым глазам Маматая: — Сомневаешься? Знай, такое на ветер не бросают! За каждое слово готов ответить перед законом. Сам тебя на своей машине свезу к твоему отцу, чтобы из его собственных уст услышал подтверждение.

Маматай окаменел в кресле.

Взглянув на него и определив, что Маматай доведен до необходимой кондиции, Алтынбек решил снять с него напряжение:

— Ладно, можешь не беспокоиться. Я ведь — могила… Только уж и ты мне службу сослужи…

Маматай, как после гипноза, наконец пришел в себя, почувствовав неимоверную ломоту во всем теле, обмяк в алтынбековском кресле. Ему хотелось подняться и уйти из этого змеиного логова, но не было сил. Алтынбек же решил, что сломил гостя и теперь он в его беспредельной власти.

— От тебя требуется совсем немного… — Голос Алтынбека опять набирался вкрадчивости и налипал в ушах Маматая, как смола. — Ни убивать, ни воровать тебя не пошлю… Но ты вмешался в мою личную жизнь, в мою любовь… Я женюсь на Бабюшай, а не ты! Понятно? Ты, конечно, не раз слышал о наших отношениях и все же вставил клин между нами…

— Что ж, если Бабюшай согласится, то, как говорится, — мир да любовь… — не дожидаясь ответа, Маматай громко хлопнул дверью.

Несчастье не уведомляет о своем приходе. Оно внезапно, как гром среди ясного неба. Так, разорвав сиренами «скорых» тишину городских улиц, в город ворвалась леденящая душу весть об аварии на комбинате и гибели молодого инженера Хакимбая Пулатова…

Она в первое мгновение буквально парализовала людей, пригвоздила к своим рабочим местам — ткачих, Жапара, Ивана Васильевича, протянувшего было руку к телефонной трубке, Насипу Каримовну, все же успевшую подхватить потерявшую сознание Халиду…

И только станки, не понимая горя людей, бесстрастно пряли и тянули хлопковые нити, ткали, наматывали свои бесконечные метры на огромные катушки, отбеливали, сушили и красили… Для чего? Для кого? Все это теперь казалось лишним, ненужным…

Маматай, вырубив ток, остановил производство, непривычно гулкими, странными и чужими шагами вернулся в цех…

Сейчас горе было общее. Люди инстинктивно жались друг к другу, боясь остаться с ним наедине, боясь своих мыслей и запоздалых раскаяний, а ведь они были, были!.. И у Маматая! И у Кукарева! У Петрова и многих других… И никуда от этого не деться, рано или поздно они все-таки придут к каждому поодиночке и начнут казнить изо дня в день. И что тут противопоставить в этом единоборстве с совестью, с памятью своей?..

Думы Маматая, как искры живого разгоревшегося костра, поднимались высоко и относили его к тем дням, когда он, деревенщина деревенщиной, появился на комбинате, робея и стесняясь не только что чужого слова, но и просто взгляда, брошенного ненароком в его сторону!.. А Хакимбай, конечно, понял его состояние, да только и виду не показал. Будучи уже инженером и всеми признанным изобретателем, он принял Маматая в свое братство, мол, «скучно одному»… Маматай и тогда ему не поверил, ведь к Хакимбаю всегда тянулась вся комбинатская молодежь… Вон даже Саша Петров привязался к нему, как к родному.