Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Ночью Маматай долго не мог уснуть, переживая снова и снова случившееся. И как наваждение, как тягостный бред — перед глазами то расплывалось, то вновь становилось четким, почти реальным бледное, тонкогубое, без всегдашней улыбки лицо Алтынбека, звучали его слова, хватающие Маматая за сердце: «…не забуду… священный дружеский долг… пусть земля тебе будет пухом…» Неужели и у могилы можно лгать?.. Или Маматай так и не понял Алтынбека, может, и в самом деле не каменный он и не приспособленец?.. И снова наплывали мысли о Хакимбае, как удар грома, как тоска и непонятное раскаяние и вина, что не проявил заботу, не сказал все нужные слова, а теперь уже поздно…

Алтынбек Саяков сидел в своем кабинете мрачный и злой, каким его никто никогда не видел. Настроение его не улучшалось со дня Хакимбаевых похорон, и ему казалось, что тот унес с собой в могилу и его, Алтынбекову, удачливость и довольство плотскими радостями жизни.

Алтынбек долго и раздраженно чиркал спичками, ломавшимися и отказывавшимися гореть. Он зло выругался и отшвырнул пустой коробок, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Немножко успокоившись таким образом, вернулся к столу и по селектору вызвал к себе Маматая:

— Каипова немедленно к главному инженеру.

Приказание звучало отрывисто и грозно, ничего хорошего не предвещало, да Маматай давно уже не рассчитывал на добрые вести из этих уст, жестких и равнодушных, замаскированных холодной, размеренной улыбкой.

— Забыл о нашем разговоре?.. Не советую… — начал было Алтынбек, как только Каипов появился в дверях его кабинета, но, заметив, что Маматай смотрит на него растерянно и недоуменно, решил пояснить, предварительно обратив весь свой слух на дверь: нет ли посторонних ушей?

— Да-да, о преступлении твоего отца…

Маматай взглянул в глаза Саякова открыто и безбоязненно:

— Отец уезжал на джайлоо.

— А теперь вернулся?

— Отец не скрыл от меня, что случилось… Давно это было, товарищ Саяков. И к тому же причины…

— Причины? — быстро перебил Маматая главный инженер. — Ты, значит, полагаешь, что преступление, убийство можно оправдать причинами? А человеколюбие? Как с ним быть в таком случае, а? Это же основа основ нашего социалистического общества! А ты — причины…

— Наш гуманизм, как известно, товарищ Саяков, тоже оплачен немалыми человеческими жертвами, живой кровью тех, кто боролся за него!

— Не-е-ет! Не путай черное с белым, Маматай! Преступление твоего отца подвигом не назовешь, как бы ты сегодня этого ни хотел! Даже за давностью лет не получится! И не надейся… Твой отец зарезал комсомольца, борца за Советскую власть! Вот так-то.

— А я утверждаю — убил врага, — решительно свел брови Маматай.

Алтынбек принужденно рассмеялся:

— Вот я и говорю: герой твой отец, подвиг совершил… Только за такие «подвиги» награда одна — будет смотреть на мир в окошко в чугунную клеточку…

— А ты меня на арапа не бери, Алтынбек. Я ведь не отец, и время сейчас другое… Что удалось твоему деду Мурзакариму с моим отцом, то у тебя со мной не получится. Отец был темный, неграмотный, вот и ошельмовали его тогда… А совесть у него чистая, и спит он спокойно, не то что некоторые…

— Это совесть-то убийцы? — злобно сощурился Алтынбек, так как ему было уже не до улыбочек.

— Ладно, оставим это. Без нас с тобой разберутся. Лучше скажи мне, как, почему и при каких обстоятельствах погиб Хакимбай?

Алтынбек подскочил в кресле — он такого поворота в разговоре не ожидал.

— Странный вопрос, Маматай, я бы даже сказал наивный, — старался выиграть время и сориентироваться Алтынбек. — Несчастный случай… Авария…

— Но виновный-то должен быть — ни с того ни с сего и чирей не вскочит!

— Сам Хакимбай и виноват. Инженер он, понимаешь? Инженер! Техника безопасности — его стихия…

Маматая такое объяснение не устраивало, и он продолжал пристально смотреть на Алтынбека.

— В незнании, конечно, Хакимбая не заподозришь и не обвинишь — был классным специалистом!.. — Маматай отметил про себя, как Алтынбека передернуло от этих слов. И, чтобы окончательно дать понять, что его, Маматая, на мякине не проведешь, добавил: — А зачем его торопил? Зачем гнал, а, главный инженер? Знаний у него, ясно, побольше наших с тобой, а приказывал-то ты!.. Вот я и спрашиваю — так ли уж было необходимо пустить автоматическую линию на несколько месяцев раньше срока? Зачем было форсировать пуск линии к празднику?

— Он сам этого хотел!

— Врешь, все-то ты врешь, Алтынбек, — в голосе Маматая послышались отчаянные нотки. — Тебе самому чужими руками выдвинуться захотелось…

— Не путай, Маматай, государственные интересы с моими личными, — чуть ли не взвизгнул от бешенства и страха Алтынбек.

— Государственные интересы… Громкие словеса, главный инженер! Ты давно уже их подменил своими личными. Иначе как объяснить такое: работы, в сущности, по пуску линии сорваны, линия законсервирована на неопределенное время…

— С приказами государственными не спорят, а выполняют, Каипов! Очень жаль, что ты этого до сих пор не усвоил.

— Не прикрывайся государством, еще раз говорю — гибель Хакимбая не имеет к нему никакого отношения.

— На все есть закон и суд!.. И не тебе меня совестить! — не сдержался Алтынбек, хотя понимал, что открытый бой для него весьма опасен.

— Концы-то ты умеешь прятать! Да только все это до поры до времени… И не такие ловкачи, как ты, проваливались… Помни хотя бы об этом, Алтынбек, раз совестью природа обошла.

Хлопнув дверью кабинета, Маматай, разгоряченный разговором, бросился вниз по лестнице к себе, решив, что ни за что не оставит без внимания общественности все эти паучьи делишки Саякова и с его отцом, и с гибелью Хакимбая, доведет разоблачение этого ловкача до конца, выведет его на чистую воду, обязательно выведет, даже если ради этого придется ему, Маматаю, потревожить начальство и уважаемых, занятых людей…

А Алтынбек после ухода Маматая долго ходил, вернее, бегал из угла в угол, пытаясь успокоиться, обдумать весь разговор по порядку. «Ох, шайтан, как назло, спички кончились», — вспомнил он, вышел на широкий лестничный пролет и столкнулся с Кукаревым, который, сильно опираясь на свою палку, отдыхал на площадке. Алтынбек было хотел у него прикурить, но, прежде чем вымолвил слово, встретился с иссиня-стальным, жестким взглядом парторга, осуждающим и непреклонным, и не выдержал, потупился, пробежал мимо, наконец поняв, как трудно теперь будет ему на комбинате.

Немало сил и времени пришлось потратить Маматаю, чтобы собрать вместе все заинтересованные и так или иначе причастные к тем давним событиям стороны. В большом обширном кабинете самого директора комбината сидели лицом к лицу краснощекий, могучий председатель колхоза Торобек Баясов и суровый, похожий на подраненного беркута Кукарев, настороженный, с сузившимися от напряжения зрачками Алтынбек Саяков и старый, смущавшийся в непривычной обстановке, взъерошенный Каип. Тут же были и Жапар-ака, и сам Маматай, взволнованный и старающийся держать себя в руках.