Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

Потные волосы слиплись косичками на его выпуклом оцарапанном лбу. Штанины зашпилены внизу булавками.

— Ты что, на велосипеде?

— Он от самого аула до завода сам катился в долину. А обратно — за машину зацеплюсь.

— Одиннадцать километров в гору! Какого черта вам там в ауле не сидится? Тебе что, делать больше нечего, как записки развозить? Сказал бы старику, что у тебя уроки…

— Каникулы, Шамо… От Марзи не скроешь.

Мурайг смотрит на Башира и начинает часто-часто шмыгать носом. Рука, в которой он держит наготове очередное яйцо, начинает дрожать.

— Шамо, бабушка Маржан сказала… она сказала, чтобы ты хорошо поел при мне… — чуть не плачет Мурайг. — При мне поел!

Только теперь я догадываюсь, что Башир уплетает мою еду: это не ему принесли, это мне прислала моя бабушка! Моя. Никто лучше бабушки Маржан не делает чяпильги, ни одна женщина в аслановском тейпе.

Стопка чяпильгов тает, горка пустых яичных скорлупок в коробке из-под электросверлилок, которые выпускает наш завод, растет. Башир снова протягивает, не глядя, руку за яйцом, но рука его повисает в воздухе: я забрал и корзину с яйцами и миску с пирогами.

— Ты старался так, будто оставшееся пропадет, — говорю я Баширу.

— Да я и не голодный. Просто сон разгонял. Отстань, — отмахивается он, вытерев руки газетой и берясь за конспект. — Дай мальчишке рубль на мороженое.

— Бабушке скажешь, что я хорошо поел. При тебе. Понял? — говорю я Мурайгу. — Езжай, чтобы в аул засветло попасть. И не вздумай цепляться за машину, а погрузи велосипед в кузов. Вот тебе рубль. И чего вам не сидится в ауле, какого черта вы…

Мурайг не дослушивает, он вылетает из комнаты, зажав рубль в кулаке. Даже не спросил ведь, что передать дедушке, буду ли я в назначенный день и час у «скотского отделения». Приказано, — значит, буду. Так у нас с дедушкой поставлено дело. И мне это не нравится. Мне все-таки уже двадцать лет. И мне все больше и больше не нравится такой порядок. Я мог поломать его два года назад, но упустил момент.

Подходящий был момент тогда. Я как раз закончил двухлетнюю учебу в грозненском ПТУ и вернулся домой. Уже работал токарем на нашем электроинструментальном заводе, в райцентре, а жил с матерью в своем родном селе рядом с райцентром. Однажды, в воскресенье, Марзи прислал за мной гонца. Вот как сегодня. Срочно явиться к нему в аул. Я чуть ли не бегом одолел шесть километров в гору. Думаю, мало ли что там могло случиться.

Верите, Марзи продержал меня целый день у дверного косяка. Первые час или два меня разбирало любопытство. Вдруг дедушка хочет поручить мне что-то необыкновенное? Он молчит, и я молчу.

Потом он затеял молитву. Тогда я еще не догадывался, что с богом у него никаких близких отношений нет и что свою полуденную молитву он делает просто так, чтобы тянуть время. Хочет подержать меня на стойке.

Принесла ему Бука обед. Марзи сытно поел. А у меня живот сводит от голода, но вида не подаю, торчу у косяка.

Потом Марзи начал перебирать четки, шевеля губами. Мне вдруг нестерпимо приспичило выйти на минутку. Но я не посмел попроситься. Не то что не посмел, а просто зло взяло, решил промучиться до конца и поглядеть, чем же эта молчанка кончится. Заглянула было бабушка Маржан, заикнулась: «Отпусти мальчика на минуту, я его покормлю», но Марзи замахнулся на нее и сердито обозвал ее «ха́жки-тум» — «кукурузная кочерыжка».

Наконец Марзи встал. Я обрадовался. А Марзи встал только для того, чтобы перейти к подна́рам, так называют у нас лежанку, деревянный диван во всю стену комнаты. Лег на поднары, растянулся на войлоке и преспокойно заснул. Будто меня и нет в комнате. Можно было, конечно, успеть сбегать куда надо, пока Марзи спит, но меня совсем упрямство взяло. Мне так и казалось, что Марзи спит, а одним глазом наблюдает за мной.

Выспавшись, Марзи изобразил еще и вечернюю молитву, а у меня тем временем мурашки начали бегать по затекшим ногам. В глазах тоже мурашки. Стою и стараюсь припомнить, сколько раз положено молиться в день. Кажется, пять раз. Значит, еще и ночная молитва будет? Ночную я, пожалуй, не переживу.

Наконец Марзи открыл рот. «Ну, мальчик, — сказал он, — поезжай себе домой». Я жду, что же будет дальше. «Поезжай, а то тебе ведь завтра рано на смену, выспись. Только сначала поешь».

Тут-то мне и не надо было упускать момент! Надо было сказать старику все, что я думаю об обидном экзамене, который он мне учинил. Но у меня сразу слов не нашлось, потому что я был так расстроен. Конечно, я придумал бы, что сказать, но Марзи очень ловко сбил меня с толку. Он прослезился и сказал мне: «Долго тебе жить, мальчик, порадовал ты меня сегодня! Убедился я, что ты не совсем испортился в городе, в этом своем ПТУ. Всегда таким и будь. Мой сын — твой непутевый отец — не знает ни стыда, ни приличий. А ты вырос настоящим горцем, Шамо, и я горжусь таким внуком…» Тут же он дал мне зачем-то червонец. В награду за безропотность, что ли?

Ну, посмотрим, зачем Марзи вызывает меня теперь, зачем ему потребовалось, чтобы я бросил все свои дела и явился в воскресенье на базар. Я ведь бываю безропотным до поры до времени.

Есть мне что-то не хочется, и я решаю отнести все, что прислала бабушка, в холодильник. У нас теперь в общежитии имеется холодильник. Мы договорились, чтобы он стоял в комнате у девушек. Им так удобнее.

…Увидев, сколько у меня припасов, технолог Таня мотает головой:

— Что ты! Не поместится. После получки там всего полно. Ну-ка, что там в корзине?

Она, эта сибирская девушка, всегда найдет выход из положения.

— Знаешь что? — говорит Таня рассудительно. — Давай-ка лучше всё это сразу съедим, а? Яиц тут штук сорок, не больше.

— А найдем кого?

— Сбегутся. Смотри, тут под яйцами еще что-то. Брынза… Вяленое мясо! Вот это я люблю. Молодец твоя бабушка, Шамо! Зови ребят.

…Нас собирается в комнате человек десять. Каждый, кто заходит, как-нибудь пристраивается к столу, лишь бы соблюдалось старшинство. К этому уже как-то привыкли и русские ребята, девушки. Старшинство, конечно, не по чину, а по возрасту. Поэтому во главе нашего стола сидит кузнец Шарпудди́н, ему лет тридцать. А Юра устроился поближе к концу стола, потому что он довольно-таки молодой. Он инженер заводоуправления и даже, можно сказать, начальство: председатель заводского совета молодых специалистов. В данный момент это у нас не считается. Такой у нас тут принят закон в общежитии.

Еще два закона мы соблюдаем, вернее, стараемся соблюдать. Первый — это никогда не пить у девушек в комнате. Это нам всем предложил мой лучший друг Алим-Гора. А второй — не разговаривать о заводских делах, когда соберемся вот так посидеть отдохнуть.

— Таня, налей-ка мне вон в тот кувшин чаю, — просит Алим-Гора.