Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

— Интересно, — говорю я задумчиво.

— Что?! Ты забудь мои слова! — спохватывается Абуязит. — На фабрике ребят раз-два и обчелся, там могут себе позволить такие расходы. А ты обязан помнить, что рабочая гордость не на рубли меряется, Шамо. Ты — машиностроитель. Электросверлилки, которые выпускает наш завод, идут на экспорт в тридцать три государства мира. Но тебе, может быть, больше нравится выпускать женские рейтузы? Тогда иди вон туда на горку — на фабрику. А когда явишься в полк, так и доложишь: «Производитель дамского белья Шамо Асланов прибыл в ваше распоряжение!» Смеешься?

Поглядывая в сторону кустов, над которыми торчит воткнутое в берег удилище, Абуязит напоследок наставляет меня, чтобы я не вздумал переметнуться на фабрику, а то он, Абуязит, сделает так, что мне станет тесно и по ту сторону озера и по эту.

— Клюет! — вопит он вдруг так, что я вздрагиваю, и скатывается к берегу, мелькая белыми босыми ногами, продирается сквозь кусты, как спасающийся от погони дикий кабан.

Я вижу, со стороны поселка ко мне идут Алим-Гора и Мути. Это мои лучшие друзья. У нас старая, испытанная дружба, мы ни разу не подводили друг друга ни в чем. Мы втроем дружим чуть ли не с того самого дня, как я начал работать на заводе. Я всегда помню слова Шота Руставели: «Если ты не ищешь друга — самому себе ты враг».

Никакой причины дружить у нас троих нет. Если разобраться, мы совершенно разные люди. А почему-то сдружились. Оба они старше меня. Пожалуй, у Алима-Горы и у Мути еще и можно найти кое-что одинаковое: это довольно-таки известные личности. Мути, широкоплечий крепыш, слывет на заводе первым шутником среди молодежи. Не то чтобы он без конца сыпал шутками и анекдотами, нет. Он просто неунывающий человек и умеет в любой компании подметить что-нибудь смешное. И никто никогда на него за это не обижается, хотя у ингушей и есть поговорка: «Шутки — рожки ссоры». Она придумана, чтобы осторожнее шутили, знали меру.

Алим-Гора шутить не любит. Самый заметный на заводе человек — он благодаря своему росту и силе. Рост у него метр девяносто два. С ним когда разговариваешь, шапка с головы упасть может, такой он высокий. Казбек над всеми горами возвышается. Так и Алим, он выше всех на заводе. Может быть, поэтому его и прозвали «Гора». А я бы скорее сравнил его с одним из тех вот тополей, которые выстроились вдоль берега. Такой же он крепкий, прямой и могучий, как тополиный ствол, этот наш Алим. Не худой и не толстый, как раз в меру. А сила… Помню, однажды он на спор побежал в цехе за автокаром и остановил его, ухватившись одной рукой за задок.

Из нас троих я один — человек малоизвестный. У меня нет ни особой внешности, ни особой силы, а что касается каких-нибудь талантов… Хоть бы что-нибудь! Память у меня, правда, исключительная, но про это на заводе кто обязан знать? Я мог бы, например, вслух повторить только что прочитанную страницу любой книги. Самое удивительное, что я особенно хорошо запоминаю непонятные слова. Наверное, такие слова больше нравятся. Но это ведь не назовешь талантом, если от этого другим никакой пользы. Мог бы я похвастаться тем, что чувствую любого коня. Есть у меня такое. Впрочем, это есть, наверное, у любого, кто в деревне рос. Хвастаться таким «талантом» тем более смешно, что это теперь дело совсем устаревшее: коня в нашем районном городке редко увидишь.

Да, чуть не забыл. В ПТУ я неплохо чертил на уроках и научился рисовать заголовки в стенгазете. Это благодаря усидчивости и уравновешенному характеру, так мне там говорили.

Родом мы, трое друзей, из разных сел. И специальности у нас разные. Я — токарь, Мути — слесарь в нашем же ремонтно-механическом, а Гора — термист, шурует в своей электрической печи, занимается термической обработкой деталей, чтобы эти детали получили нужную закалку. Может быть, поэтому у него такое темное лицо, как у кузнеца. И глаза, глубоко сидящие под черными сросшимися бровями, всегда слегка прищурены, словно Алим постоянно смотрит на пламя своей печи.

Алим-Гора идет ко мне, одолевая горку метровыми шагами, однако Мути изо всей силы тянет его в сторону, говорит с испуганным лицом, дурачится:

— Ты что, Гора?! Нам неприлично беспокоить Шамо! Ведь это человек, который имеет дело только с начальством: с Джамботом, с кадровиками…

— Отстань, Мути… — лениво отмахивается от этой шутки Алим. — Слушай, Шамо, ты чего это стал прятаться? Мы тебя везде искали.

Интересно, откуда они узнали про мою стычку с Джамботом? Проболталась Нани?

Мы идем по берегу в сторону парка, и Мути допытывается у меня:

— А что это наш кадровик тебе грозил пальцем? Не из-за Джамбота ли? Дружно за тебя начальство взялось!

Я рассказываю ребятам о всех своих новостях. Я вижу, что им приятно слушать о моем разговоре с кадровиком. Никто из нас троих не слывет передовиком, не доросли мы еще до доски Почета, но и плохого о нас не могут сказать. Нормальные работяги. И нужные заводу, если Абуязит так здорово отшил из-за меня фабричного кадровика.

— Мы, мы решаем судьбу завода! — говорит Алим-Гора. — А Джамбот кто такой? Он не производственник. И стоило тебе, Шамо, расстраиваться из-за него?

— Правильно, — подхватывает Мути. — Предков твоих затрагивать он, конечно, не имел права. Но я скажу и другое: что-то сильно стали мы, ингуши, носиться с этими предками. Наш заводской врач знаете, что себе нарисовал? Я собственными глазами видел. Дерево нарисовал. А на дереве — все его предки до тринадцатого поколения!

— Хм… — качает головой Гора. — Откуда же он их портреты мог выкопать?

— Нет, он изобразил предков не рисунками. Просто их имена. Каждая ветка — предок. Себе тоже врач отвел один сучочек. Авансом. Он ведь тоже будет чей-нибудь предок. Интересная ботаника! У такого дерева даже название специальное есть…

— Ге…генеалогическое, — припоминаю я.

— Кажется. Предков начали себе собирать не только ингуши, я вам так скажу. Помните, приезжал наладчик из Москвы? Простой парень, без фасона: я позвал его в гости к нам домой, он без разговора пошел. Он как выпил две стопки, так и начал перечислять, сколько поколений его предков были чистыми москвичами. Девять поколений насчитал, а потом начал сбиваться.

— Хуже всего, когда не знаешь, как с людьми держаться… — говорю я, думая о своем.

Мы валяемся на траве в чахлом, совсем еще молодом заводском парке. Увидим, что идет старик с мотыгой или пожилая женщина гонит козу, вскакиваем, поздороваемся, а потом опять валяемся и болтаем о том о сем.

— У нас на заводе есть человек, который мог бы провести со всеми семинар, как надо держаться, — говорит Мути.

— Ты? — спрашивает Алим лениво.

— Нет. Не я, а Зами́р. Не тот, что в техотделе. Из инструментального, контролер ОТК. Он к любому человеку подход имеет, я это заметил. И знаете почему? У него два надежных инструмента есть: лицо и язык.