Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

— А у кого их нет? — спрашивает Алим.

— Ну, твое лицо-то мы видим, — болтает Мути, запрокинувшись на спину. — Когда незнакомый тебе человек посмотрит на твои сдвинутые брови, у него заранее поджилки дрожат и он убегает подальше.

— А если рот до ушей, это лучше? — хмурится Гора.

— Правильно, мое лицо тоже не годится. Может быть, у кого-то горе, а я без конца улыбаюсь. А вот Замир… Помню, нам командир в армии напоминал чьи-то слова: каждый солдат должен знать свой маневр, соображать по обстановке. У Замира лицо знает маневр. Любого подкупает! Верно я заметил, Шамо?

— Да я этого Замира почти и не знаю… А язык? Ты про язык говорил, — напоминаю я.

— Пожалуйста. Объясню. Есть горская поговорка: красивое слово даже змею из норки выманило. Замир это хорошо знает. У вас, токарей, какой порядок? Для обработки разных деталей — разные резцы. Так? Замир меняет в разговоре резцы, понимаешь. Поэтому он может даже самого сердитого в свою пользу обработать шутя. Не понимаешь? Хорошо, возьмем для обратного примера Алима-Гору…

— Отстань ты от меня, Мути, — просит Алим. — Глядите лучше, как солнце красиво за канал опускается…

— Дай досказать. Так вот. У Горы один резец: человек еще не успеет рот открыть, чтобы сказать Алиму неприятность, а Алим ему сразу: «Ты, кажется, хотел мне что-то сказать, мужчина?» Но произносит это Алим так, что человек уже боится и слово произнести.

— Семинар не Замиру бы проводить, а тебе, — говорю я, запихивая голову Мути в прохладную траву.

— Ладно, смейся надо мной. Мути у вас шутник, вы никогда мои слова всерьез не принимаете. Но знай, Шамо: тебе всегда будет трудно в жизни. Я не говорю — плохо. Пусть отсохнет мой язык, если я другу плохого пожелаю. Я говорю: трудно тебе будет. Ты слишком нежный. А в наше время надо быть железным!

— Знаешь что, болтун? Я тебе скажу: Шамо — железный парень, — вмешивается вдруг Гора, и я с удивлением вижу, что говорит он это серьезно.

— Для нас, для друзей, — да, — соглашается Мути. — А для себя… У него всегда царапины будут, потому что он не может видеть и слышать плохое. В душе не терпит.

— Ничего, пройдет термическую обработку, получит закалку, — утешает меня Алим и спрашивает у Мути: — А ты разве терпишь, когда слышишь плохое?

— Я? Я в отличие от вас обоих давно сообразил, для чего мне бог два уха дал: в одно — впускать, в другое — выпускать.

— Жалко, — вздыхает Гора. — А то бы я тебе сказал за то, что ты нагнал тоску на Шамо: когда ты стараешься быть серьезным, ты делаешься глупее…

— Вот это точно, Гора! — тотчас соглашается Мути, хотя и видно, что слова друга пролетели у него через оба уха. — Поехали? Прямо сейчас!

— Куда?! — спрашиваем мы с Алимом враз.

— Даешь Большой город! Хоть раз в ресторане побываем!

Я и Алим мнемся. Мути догадывается, в чем дело.

— Вчера мой зять премию в совхозе отхватил, — говорит он, — так что в моем кармане ветер не гуляет, как у вас.

— И сколько тебе зять отвалил? — интересуется Алим.

— Он отвалит, жди. Я сам потребовал. Двадцатку. По секрету от своих родителей. Хорошо иметь зятя! Раз мы выдали за него мою сестру, он меня на руках должен носить… Ну?

— А переодеться? — колеблюсь я. — Мы же прямо из цеха…

Мути категорически отвергает предложение переодеться, потому что в поселке его может увидеть отец, тоже работающий на нашем заводе. Притормозит нас сразу. Надо прямо через поле — и на автостанцию.

…Мути потом не раз рассказывал ребятам на заводе, что мы втроем провели вечер в ресторане «Терек» «исключительно культурно». Вначале швейцар нас не впускал. Он смерил нас взглядом, отвернулся и сказал: «Мест нет. И не скоро будут». Алим-Гора нахмурился и повернулся было уходить. Однако Мути что-то шепнул пробегавшей мимо официантке, та шепнула швейцару, и он распахнул перед нами двери: «Что же вы, молодые люди? Прошу, прошу…»

Мы распили бутылку вина. Оркестр заиграл лезгинку. Люди за всеми столами зашевелились, но никто не выходил танцевать. Толстый парень-барабанщик, армянин по виду, обвел зал глазами и почему-то кивнул нашему Мути.

— Разрешаешь станцевать? — спросил Мути у Алима-Горы, потому что Гора самый старший из нас троих, а Мути хотел соблюдать в ресторане полный кавказский шик.

Алим помедлил и сказал:

— Пока нет.

Я понял почему. Надо сначала посмотреть на других. Может быть, здесь сегодня такие танцоры, что нам лучше не позориться.

…По-моему, Мути станцевал лучше всех! Наверное, так решил не я один: кто-то прислал нам через официантку бутылку шампанского. Мы заставили ее по секрету сказать — кто. И отправили с ней ответный подарок — две бутылки лучшего грузинского вина «Хванчкара́». Нам хотелось делать все по закону.

За тем столом, куда мы отправили вино, сидело человек шесть осетин. Ребята в возрасте. Они пригласили нас к себе за стол. Мы подошли, но садиться с ними не стали: неудобно, им всем лет по тридцать, не меньше.

Они это тоже оценили. Поняли, что мы знаем, как держаться. Старший из них, тамада́ — главный за столом, — встал и сказал, что ингуши не разучились танцевать. Бывал он в нашем городке, даже на нашем заводе. И теперь видит, что ингуши в комбинезонах танцуют не хуже, чем танцевали раньше в черкесках. И вообще приятно, что молодые ребята умеют соблюдать добрые горские обычаи.

Мы, конечно, были не в комбинезонах, но это он сказал просто так, чтобы красиво связать слова. Все осетины поднялись, Алим-Гора коротко сказал ответное слово. И нам пришлось выпить с этой вежливой компанией по бокалу вина.

…Да, Мути прав, исключительно культурно мы провели там вечер. А добирались домой на попутной машине какого-то незнакомого парня-ингуша, потому что Мути просадил не только двадцатку своего зятя, но и пять рублей, которые мать дала ему на сигареты на целую неделю (отец делает вид, будто не знает, что Мути курит).

— Вот так, жалкие люди, надо жить! — сказал нам Мути, когда расставались. — Вы боретесь за существование, а мне подавай люкс-существование!

…Получается, что Джамбота сняли с работы из-за меня. А я даже имени его не называл.

Шло совещание молодых рабочих, это на второй день после нашей поездки в Большой город.

О чем только не говорили выступающие! О нормах, тарифных сетках, о том, что состаришься, пока тебе разряд повысят, потому что квалификационная комиссия работает плохо.

Почти все заводское начальство тут собралось. Правда, директора нет, он в отпуске. Главный инженер все записывает себе в блокнотик. Секретарь райкома партии очень интересуется выступлениями ребят, вопросы задает. И про бытовые условия спрашивает, про перебои с материалами, про подведение итогов соревнования. Спросил, нравятся ли станочникам конкурсы по профессиям, а у нас только один раз такой конкурс и был. Видно по его вопросам, что знает он все наши дела, а сейчас хочет наше мнение слышать. Ребятам все это приятно, выступают откровенно, некоторые — прямо с азартом.