Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

— Знаешь, что мне однажды Нани сказала, когда при ней распаковали в цехе сверлилки, которые потребитель вернул из-за дефектов? — продолжал директор. — Она старуха неглупая. «Разве вы мужчины? — сказала она, увидев забракованные сверлилки. — Настоящий мужчина не потерпел бы такого позора! Ты видел когда-нибудь, директор, боевые башни своих прадедов над рекой Ассой? Без всякого ОТК строили. А простоят еще тысячу лет. Ты в докладах хвастаешься, что твои сверлилки тридцать три заграницы покупают. А ты знаешь, что наших прадедов приглашали строить боевые башни и в Осетию, и в Грузию? Это тогда тоже заграница считалась!»

Я смотрю на снимок так, будто впервые вижу эти башни. Да, умели строить здорово. Высотой метров в двадцать пять башни; как восьмиэтажный дом. Такого высокого дома у нас в поселке и в помине пока нет. Из гранитных глыб, скрепленных раствором извести с молоком и яйцами. Стоят стройные, как пики, на таких скалах, где, кажется, и ступню нельзя уместить. И строили без всяких машин, подъемников. Мастеру, который увенчает башню белым камнем — «зогл», — дарили белого коня.

— Эти башни воздвигали воины, отложив кинжал в сторону, — закладывает снимок под стекло директор. — Ты же знаешь, что никто не отдал бы невесту за тех, у кого нет башни, чтобы защитить женщин и детей от нашествия иноземных врагов. Выходит, мужество становилось неотделимым от труда, от уменья работать. Так было всегда, Шамо! Так было и в Отечественную войну.

— На войне-то решало мужество… — вздохнул я.

— И только? Ошибаешься! Оба сына Татарха́на, бывшего красного партизана, погибли в этой войне. Наверное, среди ингушей мало было более смелых воинов, чем они. В отца они пошли. Я иногда размышляю: почему один из них стал танкистом, а второй летчиком? Может быть, на их месте такой же честный, но слишком… застенчивый парень сказал бы себе: «Куда мне, потомку неграмотных горцев, до самолета! Я джигит, а конь тоже на войне нужен…»

Я внимательно слушаю и удивляюсь. Любой факт, о котором говорит директор, мне известен. Почему же интересно слушать? Потому, что директор здорово связывает одно с другим. Начал с шайбы, а теперь говорит о войне и героях.

Может быть, это и есть то, что называется «кругозор»? И Туган, и Нани, и стихотворение Кейпы, и башни, и война — все связалось в одно целое. Как сюда поместилось и похищение девушки, это я не могу сразу вспомнить. Одно ясно, что заговорил директор о похищении не случайно. Педагогика!

Я ни с того ни с сего вдруг спросил у директора, как бы он поступил на моем месте в истории с Асхабом и его невестой?

— Помог бы, — не задумываясь, ответил он.

— Похищать невесту?! — не поверил я, но немножко обрадовался в душе.

— Ну, до этого я, может быть, и не додумался бы, — постарался директор спрятать улыбку, хотя это у него и не получилось. — Я пошел бы к родителям невесты, постарался бы их убедить. И завтра я это собираюсь, кстати, сделать…

Тут директор спохватился, сам заметил неувязку:

— Не знаю, что тебе ответить, Шамо! Меня-то могут послушать, а тебя бы родители невесты выпроводили палками, это ясно. Спрашиваешь, как бы я поступил на твоем месте? Одно знаю твердо: в похищение я бы не полез. Нельзя так. Твой друг Алим-Гора честный и бесшабашный парень. Если он видит, что дурной обычай губит другу жизнь, Алим горой встанет! Но чем он иногда бьет по дурному обычаю? Таким же дурным обычаем: похищением — по калыму! Он иногда похож на человека, который… как бы тебе сказать?.. бросается тушить пожар по ошибке с ведром керосина вместо воды! Бывает, погорелец за это и по шее даст: ему же некогда разбираться, по умыслу ты перепутал ведра или по глупости, сгоряча…

…На заседании комитета комсомола Алиму-Горе действительно дали по шее, да еще как. Комитет постановил исключить его из комсомола.

Он вел себя на заседании так, что пощады ему не могло быть.

— Похищал и буду похищать девушек, если они сами этого захотят! — заявил он, подперев головой люстру. — Тогда, может быть, призадумаются родители невест, ждать калыма или нет.

— Значит, против одного пережитка воюешь, а другой пережиток узакониваешь? Товарищи, ей-богу, можно подумать, что наш Алим-Гора был участником схода стариков-фанатиков. Эти двурушники ведь тоже делают вид, что некоторые пережитки им не нравятся. А сами этим пережиткам ни за что не дадут умереть…

Эти слова сказал, стоя у дверей, Газзаев. Он только что вошел и начал гвоздить Алима прямо от дверей.

— Садитесь, товарищ Газзаев, у нас идет заседание комитета, — мрачно сказал Хасан и кивнул на стул.

— А что, — ответил Алим-Гора Газзаеву, — надо ждать, пока твои лекции прибавят ума всем староверам? Да мы же подохнем неженатыми! Народ к нулю придет без рождаемости. Кому лекции читать будем?!

— Э, с ним все ясно! — сказал Газзаев. — Чего вы церемонитесь? Исключать надо!

— Вы хотите взять слово, товарищ Газзаев? — мрачно спросил Хасан.

Что-то я не узнаю сегодня нашего секретаря. Я ждал, что он с ходу возьмется отчитывать Алима и меня. А он пока нам ни слова не сказал. Зато с Газзаевым держится слишком смело. Мы не привыкли, что он с начальством так разговаривает.

— Да я-то уже сказал свое слово: исключать! — ответил Хасану Газзаев.

Члены комитета молчали. Алим-Гора усмехнулся, побарабанил двумя пальцами по нижней губе и пошел к дверям.

— Исключайте, — остановился он на минуту. — Но есть еще комсомольское собрание. Есть райком комсомола. А надо — и до ЦК ВЛКСМ дойду.

— Неправильно вы тут делаете… — обратился я к Хасану. — Ведь Алим все поймет, если члены комитета…

— А ну замолчи! — прервал меня Хасан. — Члены комитета сейчас и до тебя доберутся! А ты, Гора… До ЦК успеешь дойти. Ты здесь говори!

Алим не захотел ничего больше говорить. Он ушел, хлопнув дверью так, что люстра закачалась. Хасан встал, поправил галстук и объявил:

— Асхаб у нас несоюзная молодежь, мы его не вызывали, с этим женихом будут разбираться другие. А нам надо сейчас заняться товарищем Аслановым.

Он мог бы и не называть мою фамилию, а просто сказать: «заняться этим двурушником».

Газзаев громко сдул со своих очков с тоненькими золотыми дужками чего-то такое, снова надел их на мясистый нос и встал. Он задумчиво прошелся по комнате и сказал, слегка пощипывая желтые волосы на толстой белой руке:

— Членам комитета полезно будет знать, что именно Асланов пропагандировал среди молодежи завода решения схода религиозных фанатиков. Мы располагаем такими данными…

Мура́т, лекальщик из инструментального цеха, тронул меня за локоть и громко спросил:

— Ты откуда узнал о сходе?

— Да. От кого? — подхватил Газзаев. — Видите, скрывает.