Ирина Гуро - Всем смертям назло

Олегу был дан один-единственный адрес. Он не назвал его, но сказал Людмиле, что ходил по этому адресу и что это оказалась мастерская счетных машин. В действительности в этой «мастерской» скупались краденые счетные машины, которые потом сбывались опытными комиссионерами. Здесь работал человек, который должен был помочь Олегу устроиться.

Олег уверял Людмилу, что не собирается работать для белых, что прошедший год многое изменил в его взглядах. Но он боится.

Как ни допытывалась Людмила, чего именно боится Олег и какие у него основания бояться, тот ничего не сказал.

Людмила настаивала, чтобы Олег явился в уголовный розыск и все рассказал. Молодой человек не мог на это решиться, но дал клятву, что ничего не предпримет без ведома Людмилы. И если к нему явятся «с той стороны», не будет более колебаться: заявит обо всем.

Последнее свидание молодых людей состоялось за несколько дней до того, как Людмила прочла в газете о самоубийстве в гостинице «Шато».

Она считала, что, исчезнув из жизни, ее друг оборвал нить. Она не знала адреса «мастерской» и ничем, как она думала, не могла помочь следствию...

Но сообщение о том, что в гостинице имело место убийство, не могло оставить ее спокойной. Она рассказала обо всем своему другу Владимиру Альтову...

Люда оказалась скромной, милой девушкой, страшно напуганной всей этой историей. Она мало что нового добавила к заявлению Альтова.

Она только мельком заметила, что, по словам Крайнова, «мастерская» использует все способы для продажи ворованных счетных машин, опасаясь скопления их.

Через несколько дней в «Торговой газете» появилось объявление: «Укркоопспилка» скупает счетные машины всех марок. С предложениями обращаться к торговому агенту в гостиницу «Красная», номер три, с 6 до 8 ежедневно».

Ежедневно в эти часы в гостинице дежурил Мотя Бойко, с успехом игравший роль «торгового агента» Украинского кооперативного союза.

Надо сказать, что это поручение было как раз по Моте.

И роль «торгового агента» Мотя сыграл блестяще. За несколько дней ему натаскали множество счетных машин, за которые он щедро расплачивался деньгами «Укркоопспилки», которой машины действительно были нужны.

В короткое время он свел дружбу с юрким молодым человеком из мастерской счетных машин у Горбатого моста. Молодой человек пригласил Мотю в ресторан и здесь без дураков предложил ему покупать машины без паспорта, то есть краденые. Мотя запросил неслыханную цену в качестве комиссионных и, поломавшись, согласился.

Спустя неделю он стал в мастерской своим человеком. Через Мотю мы «нащупали» лицо, чрезвычайно нас заинтересовавшее.

Это был молодой механик, которого никто не знал по фамилии, а звали все «Никешей». Никеша выглядел парнем интеллигентным, был замкнут, пользовался среди темных дельцов мастерской уважением с некоторой примесью страха.

Разговорившись по-свойски, «ребята» сказали Моте, что Никеша «не из наших, не блатной»... А кто же он? Парни пожимали плечами.

Мотя приглашал «ребят», угощал их в ресторанах, легко и ловко разыгрывая рубаху-парня. Не устоял перед ним и Никеша. Однажды удалось незаметно сфотографировать его...

Трудно сказать, почему мысль о гимназисте Ященко упорно не оставляла Шумилова. Он послал фотографию Пал Палычу. Ответ был сногсшибателен: Пал Палыч узнал в Никеше Степана Ященко.

Позже я спрашивала Шумилова: чем он руководствовался, когда заподозрил в Никеше предателя из Н-ска?

Он ответил, что искал человека, знавшего досконально биографию Салаева. Если таким человеком не был Олег Крайнов, то, значит, такой должен был быть в окружении Крайнова. Вернее всего, кто-то из «мастерской» счетных машин...

Ященко сознался в убийстве Крайнова, которого заподозрил в предательстве из-за отказа выполнять задания.

Игрек был найден, но в деле не было ясным самое главное: неизвестной оставалась верхушка организации, ее руководители — белогвардейцы. Этим занялись уже другие органы, которым Шумилов передал дело об убийстве в гостинице «Шато» и на обязанности которых лежала борьба с контрреволюцией.

После уже Шумилов узнал, что благодаря показаниям Людмилы была раскрыта крупная организация белогвардейских агентов, использовавшая и уголовников.

По своему служебному положению я носила оружие. Это был крошечный пистолет заграничного происхождения, системы «Эва». Этому нежному названию я и была обязана тем, что в моем владении оказалась изящная вещица размером не больше моей ладони, с перламутровой насечкой и пятью патронами в обойме. Подарил мне «Эву» судья Петр Наливайко, посчитавший для себя неприличным носить «дамское» оружие, да еще с таим «дамским» названием.

Да, оружие «Эва» — почти Ева! — совсем не подходило судье Наливайко, детине с коломенскую версту ростом, с буйной шевелюрой, бывшему матросу с Балтики.

Он носил тельняшку под кожаной курткой. Маузер в длинном деревянном футляре висел у него на длинном ремне, достигая голенища.

«Эва» досталась ему на операции в каком-то особняке при разгроме белогвардейской организации, в которой играла большую роль одна бывшая графиня. Она, как рассказывал Наливайко, «палила из ентой Евы напропалую, пока я не ухватил тую грахвиню за волосья да не тряхнул маленько, так что она в Чеке только и очнулась».

Название «Эва» не было в духе времени. Время было суровое, и слова произносились соответствующие. Змеиносвистящие: с-саботаж. Жгучие, будто скрежетал зубами человек в справедливом гневе: Ж-ЖЧК! Рокочущие грозой: контр-р-р-революция...

Конечно, «Эва» могла только скомпрометировать судью Наливайко.

Ну а я? Я была еще никто. Помощницей Шумилов называл меня только из присущего ему такта.

И «Эва» была по мне.

«Носи, деваха, а придется, давай, пали не хуже той грахвини, только с обратной стороны!» — мудрено выразился Наливайко.

В общем пистолет перешел ко мне, и я носила его на поясе под тужуркой, «в скрытом виде», как предписывалось штатским сотрудникам органов юстиции.

У Шумилова была настоящая страсть к оружию. У него в ящиках лежали странные пистолеты и револьверы не известных никому марок. Был тяжелый французский пистолет с головой индейца, выгравированной на рукоятке, системы «Соваж», что в переводе значит «дикий». Иона Петрович сказал, что это — оружие американских колонизаторов. О тяжелом карабине с потрескавшимся стволом Шумилов сказал, что он был в деле на Марне в войну 1914 года. Было еще много всего.

Но при себе Иона Петрович носил всегда только небольшой пистолет работы тульских мастеров, простой и легкий. И патрон никогда не досылал, так как, по его словам, «раз в год и незаряженный пистолет стреляет».